Современная историческая наука развивается не только на основе собственных достижений, но и под влиянием выводов современной методологии, логики и теории истории, которые, в свою очередь, обобщают опыт исторических исследований. Иными словами, между конкретным историописанием и названными дисциплинами существует взаимовлияние, их обратная связь. Теоретическая методология истории имеет, таким образом, инструменталистскую функцию. Можно выделить несколько направлений современной методологии истории, наиболее значимых для современных исторических исследований. Прежде всего, следует сказать о неклассической научной парадигме, ориентирующей исследователя на изучение сложных нелинейных динамических систем. . Определенное значение для историка, работающего с текстами исторических источников, имеет так называемый лингвистический поворот [Кукарцева 2006], в рамках которого анализируются особенности исторического нарратива. Одновременно затрагивается проблема его отношения к информации исторических памятников. Особое внимание в методологии истории уделяется ценностным отношениям в отдаленном прошлом. Успешно развивается направление исследований, посвященное методологическим принципам применения математических методов при изучении пространственно-временных тенденций исторического прошлого [Хвостова 2015, 118, 119]. Уделяется внимание методам характеристики исторических цивилизаций, охватывающих целые эпохи и регионы.

Однако, несмотря на имеющиеся в соответствующей сфере достижения, проблема использования результатов теоретических исследований в области методологии истории в конкретных исторических работах в целом остается малоизученной. Это обусловливает необходимость проведения подобных изысканий, в ходе которых достижения теоретических разработок были бы апробированы на материале исторических источников, относящихся к различным историческим хронотопам. В итоге должно быть показано, каким образом успехи методологии истории способны придать конкретным историческим выводам новизну и оригинальность в сравнении с теми проблемами и заключениями, которые содержатся в исторических произведениях прошлых лет. Одновременно такое апробирование стратегий и методов современной методологии истории должно служить целям их верификации с учетом современного уровня исторического знания.

Существенно, однако, отметить наличие зыбких границ, с одной стороны, между историей современности и недалекого прошлого, а, с другой, – социологией, политологией, экономической наукой. Поэтому в дальнейшем изложении при рассмотрении значимости современной методологии истории для исторической науки используются результаты анализа отдаленного исторического прошлого, а именно эпохи Средневековья. В частности, в центре внимания находится история Византии, некоторые конкретные проблемы развития которой являются предметом изучения со стороны автора данной статьи.

В рамках исторической науки всегда изучались многочисленные пространственно-временные тенденции прошлого. Поэтому естественно возникает вопрос о роли в историческом познании современной неклассической научной парадигмы, основанной на принципах синергетики и нацеливающей исследователя на изучение сложных нелинейных динамических систем, каковыми, в частности, являются изучаемые историком пространственно-временные исторические тенденции. Они характеризуются обратными взаимосвязями с образующими их следующими во времени и распределенными в пространстве историческими событиями. Такие взаимосвязи обладают длительностью и образуют устойчивые целостности в фиксированном пространственно-временном ареале. Интерес к изучению пространственно-временных исторических тенденций сочетается, как известно, в рамках исторической науки с пристальным вниманием к единичным событиям, составляющим согласно характеристике М. Хайдеггера само бытие [Хайдеггер 2006, 164], и к единичной каузальности. Этими чертами историописание отличается от естественных наук и экономической науки, развивающихся в рамках неклассической научной парадигмы. В названных сферах знания, как отмечает теоретик синергетики К. Майнцер, единичные события и единичная каузальность имеют ограниченную значимость [Майнцер 2010, 90].

Отмеченные характерные черты исторической науки, обнаруживающие ее сходство и отличие в сравнении со стратегией и методами, предписываемыми неклассической научной парадигмой, могут быть проиллюстрированы и верифицированы на материале источников, относящихся к истории средневековой эпохи. Например, одной из ведущих социально-экономических тенденций византийского развития, как эпохи расцвета, так и упадка (X–XIV вв.) империи являлось крупное землевладение привилегированных слоев населения, увеличивавшееся за счет пожалования владений со стороны правителей. Нелинейный характер временной динамики соответствующих тенденций заключается, в частности, в присущих им единичных обратных каузальных связях, обнаруживаемых между тенденциями и отдельными событиями. Действительно, пожалование владений со стороны правителей определенному физическому или юридическому лицу диктовалось социальным статусом и авторитетом последнего. Но такое пожалование, со своей стороны, способствовало дальнейшему росту влияния и авторитета получателей земель и привилегий.

Наличие подобного обратного характера взаимосвязи факторов, а также их влияние на общую социополитическую структуру общества определили значимость для исследователя каждого единичного проявления соответствующих отношений и присущей им каузальности. Результаты изучения подобных единичных событий, состоящих в пожаловании физическим и юридическим лицам владений и привилегий и соответствующей единичной казуальности, составляют содержание исторического нарратива и отражают специфику историописания.

При наличии достаточного объема количественных данных при изучении тенденций возможно применение математических методов, позволяющих сочетать индивидуальный подход с количественным изучением обобщающих характеристик, относящихся к тенденциям как целому. Применение статистических методов в историописании возникло в 60-е гг. XX в. под влиянием соответствующих исследований в социологии, психологии, экономической науке [Boudon 1968, 52]. При интерпретации коэффициентов корреляции и регрессии использовались идеи Дж.С. Милля и Э. Дюркгейма о причинности в социальных процессах [Boudon 1968, 388].

Нельзя, однако, забывать о таком чрезвычайно важном обстоятельстве, налагающем существенные ограничения на использование в истории отдаленного прошлого математических, в частности, вероятностных методик, как частые случаи преобладания в исторических источниках неоднородной качественной и количественной информации. Известно ведь, что зачастую меры земельной площади в средневековую эпоху не были идентичными в различных пространственно-временных ареалах, например, в отдельных поселениях и вотчинах. Такая неоднородная информация не может являться объектом единого количественного анализа. Поэтому при использовании математических методов в истории отдаленного прошлого имеет смысл формировать малые совокупности, содержащие однородные данные. Например, автор данной статьи занимается проблемой имущественного расслоения византийских поземельно-зависимых крестьян XIII–XIV вв., сведения о которых содержатся в византийских поземельно-налоговых описях.

В этих источниках перечисляются крестьянские хозяйства, включающие движимое и недвижимое имущество и взимаемый с хозяйства налог. В каждом поселении насчитывается 15–30 держателей. Источниковедческий анализ, который предшествует количественной обработке данных, позволяет оценить сведения, относящиеся только к одному поселению как однородные. Соответственно, возникает возможность количественной обработки малых совокупностей. Были рассчитаны коэффициенты корреляции и регрессии между размерами земельного держания и величиной уплачиваемого налога, интерпретируемые как обратные причинно-следственные связи между учтенными факторами [Хвостова 1968, 120–124].

Специфика исторического исследования состоит в том, что подобные малые совокупности не являются малой выборкой из некоторой генеральной совокупности данных. Каждая такая совокупность представляет сама некоторую самостоятельную сложную систему взаимосвязанных факторов. Поэтому для характеристики изучаемых взаимосвязей в рамках пространственно-временного ареала, образующего совокупность поселений, необходимо сопоставление полученных показателей. В ряде исследовательских ситуаций возможно вычисление коэффициентов вариации, показывающих степень различия малых совокупностей. Количественный анализ, таким образом, способствует расширению значимости ведущего в исторической науке исследовательского приема – сравнительного метода. Можно считать, что сочетание компаративистики с применением математических методов является характерной чертой исторических исследований исторических тенденций отдаленного прошлого, рассматриваемых в рамках современной методологии.

Анализ малых совокупностей связан с ограниченными возможностями ретропрогноза в историописании, содержанием которого является экстраполяция выводов, полученных на основе информации о развитии пространственно-временной тенденции в некотором ареале, на другие пространственно-временные хронотопы прошлого. В этой связи целесообразно обратиться к выводам К. Майнцера относительно затруднительности прогнозов в физике и экономической науке, оцениваемых ученым с позиций синергетики. К. Майнцер пишет об ограниченной роли индукции в прогнозировании в связи с возможным появлением в рамках временного периода, в отношении которого планируется осуществить прогноз, изменений в тенденции развития, свидетельствующих о возникновении начальных условий новой фазы процесса [Майнцер 2010, 86–88]. Роль изменений в функционировании нелинейных динамических систем отмечал и И. Пригожин [Пригожин 1989, 5, 14].

Однако исследовательская ситуация при изучении отдаленного исторического прошлого выглядит еще более сложной. Ограниченные размеры информации о пространственно-временных тенденциях, ее возможная нерепрезентативность делают особенно зыбкими предположения о непрерывном характере развития изучаемой тенденции в пределах значительного хронотопа. Велика вероятность того, что в некоторый временной период, сведения о котором отсутствуют, и в отношении которого осуществляется ретропрогноз с учетом информации, относящейся к другому периоду, произошло изменение развития, означающее его вступление в новую стадию.

Тем не менее при наличии аргументированного предположения о непрерывности развития в рамках некоторого фиксированного хронотопа возможно применение дифференциальных уравнений для получения количественной оценки изучаемой тенденции в различных пространственно-временных ареалах. Иными словами, в таких исследовательских ситуациях возможен ограниченный и гипотетичный ретропрогноз. Обратимся вновь к примеру, связанному с собственной исследовательской практикой автора данной статьи, изучавшей проблему аграрного развития в Византии XIII–XIV вв. Количественному анализу информации источников предшествует конструирование теоретической идеальной модели, характеризующей те условия, которые можно оценить как оптимальные для развития аграрных отношений рассматриваемой эпохи.

Проблема недостаточности при количественной обработке данных сугубо эмпирического индуктивного подхода в социологии, экономической науке и истории рассматривалась еще в 60-е гг. XX в. Отмечалось, что в подобных исследовательских ситуациях эмпирическому анализу должна быть предпослана теоретическая модель, формирующая интуитивное предвосхищение исследователем сущностных взаимосвязей между соответствующими идеальными объектами в рамках изучаемого фиксированного хронотопа [Boudon 1968, 378].

Возвращаясь к византийскому материалу, констатируем, что сконструированная автором данной статьи идеальная модель основана на информации юридических памятников. В частности, 162 новелла Юстиниана свидетельствует о том, что условием оптимального развития экономики является наличие у крестьян нормального земельного надела, т.е. такого, какой крестьянская семья была в состоянии обработать собственными силами [Хвостова 2008, 114]. Считаем, что этот вывод может быть отнесен и к эпохе XIII–XIV вв. Иными словами, если бы все крестьяне поселения имели нормальный надел, не только отсутствовало бы расслоение в их среде, но существовали бы оптимальные условия для дальнейшего развития соответствующего типа аграрных отношений. Подобное положение вещей отражало бы стадию равновесности, стабильности в развитии экономики общества в целом. С учетом данной идеальной модели разработан основанный на дифференциальных уравнениях инструментарий, позволяющий получить коэффициент сравнительной оценки ситуаций в отдельных поселениях [Хвостова 2008, 115–120]. Различие оптимального, т.е. идеального и реального состояний показывает степень нестабильности соответствующих отношений.

Приведенная иллюстрация отражает ту роль, которую современная неклассическая парадигма с ее комплексной стратегией анализа нелинейных динамических систем имеет для изучения тех проблем исторического знания, которые относятся к пространственно-временным историческим тенденциям.

Отметим далее особую роль индукции, проявляющуюся в тех исследовательских ситуациях при изучении отдаленного прошлого, в которых отсутствует гипотетический прогноз и предметом анализа является лишь малая совокупность исторических данных, рассматриваемых как самостоятельная целостность. Известно, что, согласно современным научным воззрениям, восходящим к Юму, Канту, Расселу, Эйнштейну, Попперу, Лакатосу, Майнцеру, индукция не имеет необходимого значения при изучении общих законов и не может служить основанием для обобщающих выводов. Но при изучении исторических малых совокупностей в фиксированных пространственно-временных диапазонах при отсутствии общих выводов, т.е. ретропрогноза индукция становится существенным приемом при характеристике тенденций в заданных пределах.

Однако по-иному должна оцениваться роль индукции в рамках распространившейся практики макроматематического моделирования и прогнозирования, предметом которых являются целые эпохи истории прошлого, настоящего и будущего. В подобных исследованиях необходимо учитывать предостережение многих аналитиков относительно ненадежности общих индуктивных выводов. Необходимо иметь в виду возможность возникновения в будущем, которое прогнозируется на основе прошлого и настоящего, новой стадии развития, имеющей свои особые начальные условия.

Кроме того, поскольку индуктивные выводы, на основе которых конструируются макромодели, верифицируются также с помощью индуктивных выводов, в соответствующих исследованиях не исключено возникновение ложной исследовательской ситуации. Она состоит в том, что одни и те же индуктивные заключения рассматриваются как основа для прогнозов на будущее и одновременно они же используются для верификации этих прогностических выводов [Хвостова 2015].

Численные характеристики, получаемые при макромоделировании и характеризующие тенденции, развивающиеся в рамках больших пространственно-временных ареалов: государств, цивилизаций, эпох, включают вычисленные значения, относящиеся к разным стадиям процесса и погрешности вычисления. Подобный суммарный характер получаемых результатов, невозможность вычленения отдельных стадий процесса, снижают степень информативности показателей. Сказанное, видимо, говорит об ограниченном диапазоне, в котором проявляется инструменталистская функция методов математического макромоделирования, имеющего целью предсказание будущего на основе данных о прошлом и настоящем. Это означает, что осуществлению названного макромоделирования глобальных социальных процессов должно предшествовать строго аргументированное обоснование имеющих место при этом допущений. Можно считать, что проблема допущений является основной методологической проблемой процедуры математического макромоделирования значительных пространственно-временных диапазонов истории, сопровождаемых прогнозами относительно будущего.

Целесообразно рассмотреть еще одно принципиальное отличие исторического знания и его методологии по сравнению с соответствующими первостепенной важности атрибутами естественных наук, рассматриваемых в рамках неклассической научной парадигмы. Теоретики синергетики, акцентируя проблемы, связанные с временной динамикой сложных нелинейных динамических систем, констатируют закономерности появления нового порядка из хаоса. В определенный временной момент в многофакторной системе возникает изменение некоторой подсистемы или элемента, называемое параметром порядка и вызывающее метаморфозу всей системы [Майнцер 2010, 88; Кирьянов, Радзиховская 2014, 129].

Развитие во времени таких сложных и длительных пространственно-временных исторических хронотопов как государства, эпохи, цивилизации представляется более сложным, неравномерным и во многом непредсказуемым. Известно, например, что, несмотря на многочисленные изменения и катаклизмы, – войны, революции, кризисы, – происходившие на протяжении многовековой истории Европы, значительной стабильностью отличались такие социальные подсистемы, как язык, ментальность, религия. Однако при этом значительную роль в воспроизводстве во времени глобальных пространственно-временных хронотопов могут играть некоторые ключевые события. В таких ситуациях можно говорить об инструменталистской функции при оценке соответствующих ситуаций новой парадигмы, признающей роль в развитии систем даже малых возмущений.

Далее, современную эпистемологию и методологию истории, как отмечалось, отличает так называемый лингвистический поворот, в рамках которого рассматриваются особенности и познавательная роль исторического нарратива [Кукарцева 2006, 54]. Высказываются мнения о близости исторического нарратива к таковому в литературе. При этом проблема соотношения названного нарратива со сведениями исторических источников привлекает значительно меньшее внимание. Но именно она должна находиться в поле зрения истории. Именно анализ обозначений и в целом языка исторических источников определяет проблему исторического нарратива как особого вида познания и отличает данный нарратив от такового в литературе. Разброс исторических концепций и оценок всегда лимитируется источниковедческой базой по изучаемой проблеме. Роль лингвистического направления в истории проявляется также при изучении обозначений различных реалий, содержащихся в исторических источниках.

Рассматривая проблему соотношения слов и вещей, М. Фуко, в частности, утверждал, что в европейской культуре до XVI в. «…категория сходства играла конструктивную роль…» [Фуко 1994, 54] в соотношении слов и вещей, которое философ называет «эпистема». Что же касается экономической жизни средневековья, то для нее характерно непосредственное соответствие реалий и их обозначений [Там же, 196].

Выводы М. Фуко носят глобальный характер и представляют собой обобщенный образ, идеализацию, в основе которых лежит усредненное понимание функционирования многих тенденций в рамках огромного пространственно-временного исторического ареала. Считаем, что при реификации эпистем М. Фуко необходимы конкретные исторические изучения отдельных хронотопов. В качестве примера обращаемся к результатам собственного изучения автором данной статьи соотношения слов и вещей, т.е. обозначений и реалий в аграрно-правовых отношениях Византии XIII–XIV вв. Результаты подобного исследования, полагаем, могут способствовать углублению понимания такого соотношения и на Западе средневековой Европы, поскольку и там, как и в Византии, римское право в своем классическом и вульгарном вариантах наряду с обычным правом играло значительную роль в регламентации аграрных отношений [Levy 1951, 73, 96].

Конкретный анализ византийских аграрно-правовых отношений показал, что их характеристика в различных исторических источниках официального характера (грамотах, описях) осуществлялась с помощью многих лингвистических стереотипов, отличающихся разными словосочетаниями и фиксирующими разные проявления собственнических прав привилегированных юридических и физических лиц. Иногда право собственности обозначалось как собственность, но чаще как владение, земля, поля, арендованная земля, привилегии, управление, иногда в источниках говорится просто о правах или о вещах и их неотъемлемости. Выбор тех или иных обозначений, используемых в конкретном документе, определялся, как правило, их присутствием в предшествующих официальных актах. Это показывает, что слова жили собственной жизнью, имели свою тенденцию употребления. Более того, можно говорить о развитии определенной, не только процедурной и ментальной, но шире – культурологической традиции. Кроме того, некоторые лингвистические стереотипы, используемые в юридической практике аграрно-правовых отношений, являлись прежде всего ведущими понятиями богословия. Так, наименование «прония», обозначавшее божественное попечение, употреблялось одновременно для характеристики земельного обеспечения того денежного вознаграждения за государственную службу, которое получали чиновники и воины, т.е. являлось метафорой. Наряду с этим, прония чиновников нередко именовалась икономия – управление [Actes d’Iviron 1994, 129]. Это обозначение встречается и в религиозном языке для характеристики церковного управления.

Роль религиозного языка, теологических метафизических понятий, христианской мистики в культуре повседневности, в официальных процедурных практиках и в рамках юридического знания была велика. Об этом свидетельствуют преамбулы императорских жалованных грамот, оформляющих передачу императором в дар привилегированным физическим и юридическим лицам земельных владений. Грамоты содержат религиозную риторику, имеющую целью обосновать осуществляемый дар как отражающий божественную волю, а также выразить соответствующие ценностные установки императоров.

Характерно, что в 70-е гг. XХ в. на Западе в рамках философии религии развивалось лингвистическо-аналитическое направление в христианстве, представители которого, в частности, отстаивали идеи, согласно которым в различные периоды развития христианства язык мирского переживания в известных ситуациях не отличался от религиозного языка [Phillips 1970, 132]. Полисемия ряда византийских наименований подтверждает этот вывод.

Рассмотренные факты свидетельствуют о многообразии и некоторых нарушениях констатируемого М. Фуко сходства и соответствия слов и вещей. Видимо, о подобных соотношениях слов и вещей как об устойчивой и даже доминирующей лингвистической тенденции – результате длительной практики и научных исследований – целесообразнее говорить применительно к новейшей эпохе, когда появились известные достижения в различных областях знания и (это главное) была создана специальная терминология. Однако и она подвергается уточнениям и изменениям по мере совершенствования знания.

В свете всего вышеизложенного относительно использования в Византии в официальных документах религиозной фразеологии отметим, что религиозный язык не только нарушал соответствие слов и вещей, но способствовал созданию собственных лингвистических традиций, основанных на теологических идеях.

Кроме того, нарушение соответствия слов и вещей было связано с античным влиянием, испытываемым византийским миросозерцанием и связанным с наличием греческого языка. Ценностные установки и мотивация правителей по отношению к представителям элиты осуществлялись, как говорится в документах, в определенный благоприятный момент, называемый в традициях античной философии «кайрос».

Роль ценностных установок и мотивации правителей, проводимых в политике по отношению к социальной элите, целесообразно характеризовать с помощью теории М. Вебера об идеальных типах, в рамках которой акцентируются проблемы социальных действий, мотивов и ценностной ориентации социальных агентов [Вебер 1990, 625, 633]. Многочисленные лингвистические стереотипы, присутствующие в официальных византийских документах для обозначения одних и тех же действий правителя, руководствовавшихся постоянными ценностными отношениями, позволяют квалифицировать эти стереотипы как единый идеальный тип, отражавший определенную ментальную традицию, развивавшуюся не только на основе юридической практики и знаний, но и под значительным влиянием христианских идей и античных представлений.

Далее, понятие цивилизации является одним из основных в системе современных представлений о больших исторических пространственно-временных ареалах. Однако это понятие отличается полисемией, и потому связанная с ним стратегия и методы обладают ограниченной инструменталистской функцией. В конкретных исследованиях понятие обычно используется без уточнения его содержания.

Все представления о цивилизации как об обобщающем понятии являются идеализацией, абстрагированием от многих конкретных проявлений исторической реальности при акцентировании некоторых общих тенденций и единой целостности [Микешина 2010, 46]. Для того чтобы данное понятие функционировало как методологический прием, имело бы инструменталистское значение, при каждом конкретном употреблении необходимо его четкое определение.

Нам не представляется целесообразным сводить понятие цивилизации к набору признаков, как это иногда делается. Рациональнее определить его как совокупность сложных динамических функциональных и корреляционных связей между социальными, экономическими, политико-правовыми, культурологическими, религиозно-ментальными факторами, образующими тенденции, традиции, институты, отношения и сохраняющие определенную стабильность в значительном пространственно-временном диапазоне. Подобные связи, воплощаясь в реальных социальных институтах, тенденциях и отношениях, определяют ценности, мировоззрение, самосознание социума и этносов, реализуются в конкретных социальных действиях.

Эти связи являются параметром цивилизации. Их длительность определяется для каждой цивилизации с учетом развития информационных процессов в обществе, социальных коммуникаций, специфики воспроизводства цивилизационных параметров во времени, особенностей развития, характеризующихся сочетанием цивилизационных факторов и событийной истории. Изменение функциональных и корреляционных связей, составляющих параметры цивилизации, или перераспределение ролей этих связей отражают темпы и характер развития цивилизации, их временные фазы, а также варианты их связи с событийными факторами и деятельностью людей. В современной исторической науке и культурологии имеет распространение представление, в рамках которого констатируется различие цивилизаций и варварства. Однако полагаем, что понятие «варварства» представляет собой метафору, характеризующую различные виды социального произвола и формы насилия, которые имели место во многих цивилизациях прошлого. Различение эпох варварства и цивилизации означает введение в процедуру определения соответствующих понятий ценностного критерия. Это обстоятельство приводит к снижению инструменталистской методологической значимости связанных с данным понятием научных стратегий и методов.

Инструменталистская функция понятия «цивилизация» заключается в акцентировании роли тенденций в социальной эволюции. Тем самым происходит неявное обращение к стратегии неклассической научной парадигмы и отражается междисциплинарность исторического знания. Возвращаясь к конкретной иллюстрации роли цивилизационного подхода на материале византийских источников, отметим присущую Византийской империи слабую саморегуляцию общественных систем, преобладающую роль точно воспроизводимых во времени функций управления, а также стабильно высокие на протяжении веков роль и авторитет государственной императорской власти. Слабая саморегуляция была в значительной мере связана с преемственностью римского права и юридических институтов и в целом античной культуры.

Влияние античности, в частности, проявлялось в присущих византийцам представлениях о времени. Они характеризовались связью христианских представлений линейного времени с античными идеями цикличности исторических процессов, проявлявшейся в повторе ситуаций. Непрерывное линейное развитие во времени постоянно разрушалось событиями, характеризующими такие повторяющиеся ситуации, как социальные бедствия, междоусобицы, войны, экономический спад. Эти явления, по мнению византийцев, нарушали порядок вещей, создавали хаос, являвшийся, в частности причиной потери собственниками своих владений, а также постоянных поземельных споров. При таких обстоятельствах миссия императора в соответствии с воззрениями византийцев заключалась в восстановлении утраченного равновесия, т.е. стабильного положения вещей. Император издает жалованные грамоты, подтверждающие нарушенные права юридических лиц. Таким образом, развитие, характеризующееся сменой событий, проходит, по мнению византийцев, разные циклы, состоящие в чередовании стадий становления, стабильности и равновесия, упадка и возрождения, а также повтора соответствующих фаз.

Поводом и средством возвращения социальных отношений из состояния хаоса в фазу нормального равновесного развития в соответствии с античными традициями признавался благоприятный момент – кайрос. В качестве такового, как свидетельствуют византийские источники, рассматривались обращения привилегированных юридических и физических лиц к императору с просьбой о даровании или подтверждении ранее предоставленных им привилегий. Кайросы, говорится в преамбуле одного из официальных документов, – это душа вещей. Если ими не воспользоваться, то произойдет большой ущерб делам. Античное понятие «кайрос», таким образом, расширяло христианские представления о линейном времени, акцентируя при этом деятельностный аспект благоприятной ситуации, проявлявшийся в принятии императором решений. Подчеркивается также коммуникативная функция благоприятной ситуации, характеризующаяся взаимоотношениями императора и элиты.

Обращение к конкретному материалу имеет своей целью не только демонстрирование инструменталистской функции используемых методологических средств, состоящей в показе значимости современных представлений о динамических нелинейных системах при анализе конкретной исторической информации, но и отражает междисциплинарность исторической методологии в целом. В частности, методика историописания включает идеи социального действия и коммуникабельности, характерные для общественных наук.

В итоге содержание статьи, как мы полагаем, показывает не только апробацию и верификацию современных стратегий и методов на материале информации исторических источников, но и выявляет проявления специфики исторического нарратива. Видимо, только с учетом подобного рода апробации целесообразно говорить о современной методологии истории, ее связи с неклассической парадигмой и междисциплинарности современной исторической науки.

Источники (Primary sources in Russian)

Вебер 1990 – Вебер М. Избранные произведения / Пер. с немецкого М.И. Левиной. М.: Прогресс, 1990 (Weber M. Selected Works. Russian translation).

Майнцер 2010 – Майнцер К. Вызовы сложности в XXI веке. Междисциплинарное введение / Пер. с английского Е.Н. Князевой // Вопросы философии. 2010 № 10. С. 84–98 (Mainzer K. Thinking in Complexity in XXI Century. Interdisciplinary Introduction. Russian translation).

Пригожин 1989 – Пригожин И. Переоткрытие времени / Пер. с английского Н.В. Шабурова // Вопросы философии. 1989. № 8. С. 3–19. (Prigogine I. The Discovery of Time. Russian translation).

Фуко М. – Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. Пер. с французского В.П. Визгина и Н.С. Автономовой. СПб.: A-cad, 1994 (Foucault M. Les mots et les choses. Russian translation).

Хайдеггер 2006 – Хайдеггер М. Очерки философии. О Событии / Пер. с немецкого Н.З. Бросовой // Вопросы философии. 2006. № 11. С. 164–166 (Heidegger M. Beiträge zur Philosophie. Vom Ereignis. Russian translation).

Primary sources in Greek

Actes d’Iviron 1994 – Actes d’Iviron. Vol. III. De 1204 à 1328. Archives de l’Athos. Ed. J. Lefort, N. Oikomomidès, D. Papachryssanthou, V. Kravari. Texte. Paris: P. Lethielleux, 1994.

Ссылки (References in Russian)

Кирьянов, Радзиховская 2014 – Кирьянов А.П., Радзиховская В.К. Причинность и случайность. Альтернативы в сложной системе // Проблемы исторического познания. М.: ИВИ РАН, 2014. С. 120–138.

Кукарцева 2006 – Кукарцева М.А. Лингвистический поворот в историописании. Эволюция, сущность и основные принципы // Вопросы философии. 2006. № 4. С. 44–55.

Микешина 2010 – Микешина Л.А. Эпистемологическое оправдание гипостазирования и реификации // Вопросы философии. 2010. № 12. С. 44–54.

Хвостова 1968 – Хвостова К.В. Особенности аграрно-правовых отношений в поздней Византии. М.: Наука, 1968.

Хвостова 2008 – Хвостова К.В. Византийская цивилизация как историческая парадигма. СПб.: Алетейя, 2008.

Хвостова 2015 – Хвостова К.В. Некоторые теоретические проблемы применения математических методов при изучении отдаленного исторического прошлого // Проблемы исторического познания. М.: ИВИ РАН, 2015. С. 122–135.

References

Boudon 1968 – Boudon R. L’analyse mathématique des faits sociaux. Paris: Librairie Plon, 1968.

Khvostova K.V. Byzantine Civilization as Historical Paradigm. S.-Petersbourg, 2008 (in Russian).

Khvostova K.V. Peculiarities of byzantine agrarian-lawfull relations in XIII–XIV centuries. Moscow, 1968 (in Russian).

Khvostova K.V. Some theoretical problems of the application of mathematical methods in the Study of the historical Past // Problems of historical Knowledge. Moscow, 2015. P. 122–135 (in Russian).

Kiryanov A.P., Radzikhovskaya V.K. Alternative motion, causality and fortuity in complex systems // Problems of historical Knowledge. Moscow, Institute of World History, RAS. 2014. P. 120–138 (in Russian).

Kukartseva M.A. The Linguistic Turn in the Historical Writing: Evolution, Essence, Primaries Principles // Voprosy Filosofii. 2006. Vol. 4. P. 44–55 (in Russian)/

Levy 1951 – Levy E. West Roman Vulgar Law. The Law of Property. Philadelfia: American Philosophical Society, 1951. Vol. 29.

Mikeshina L.A. Epistemological Justification of Hypostasizing and Reification // Voprosy Filosofii. 2010. Vol. 12. P. 45–54 (in Russian).

Phillips 1970 – Phillips D.Z. Faith and Philosophical Enquiry. London, 1970.