История нашей цивилизации во многом выступает как история самых разнообразных войн, с различными политическими целями, с различным характером применения военной силы, с разным степенями воздействия на состояние общества и на состояние тех или иных сегментов системы мировой политики.

Характер, содержание войн, формы ведения боевых действий, используемые технические средства за тысячелетия существования человеческой цивилизации изменились в огромных масштабах. Наши знания о войне на основе различных исторических и теоретических исследований приобретают все более сложный, многомерный характер. Соответственно войну как современный социальный и политический феномен необходимо рассматривать в разных измерениях. Все большее значение при этом приобретает разнообразное развитие техносферы современной цивилизации, как гражданских, так и военных технологий.

В период послевоенной истории (1950–1960-е гг.), когда насыщенность вооруженных сил противостоящих сторон была сравнительно небольшой, в профессиональных военных кругах активно рассматривались и обсуждались проблемы победы в войнах с применением ядерного оружия.

Позднее, когда ядерное оружие в большом количестве (сотни и тысячи боезарядов) появилось в военных арсеналах ядерных стран, возникновение войны с применением оружия массового поражения стало чреватым гибелью сотен миллионов людей, глобальной экологической и климатической катастрофой. В силу особой разрушительной силы ядерного оружия уже на протяжении ряда десятилетий во весь рост стоит задача не только предотвращения такой войны (в значительной мере через обеспечение определенных параметров стратегической стабильности) [Веселов 2015, 23–56; Савельев 2015, 57–84], но и устранения условий для сползания к такой войне, то есть предотвращения взаимоуничтожающей ядерной войны на сравнительно ранних подступах к ней, в том числе за счет устранения возможности и ограничения войн значительно меньшего масштаба и даже просто вооруженных конфликтов, в которые в разных формах могут быть вовлечены государства, обладающие ядерным оружием.

На протяжении тысячелетий война велась исключительно в двухмерном пространстве – на суше и на море. Первая и особенно Вторая мировая война добавили третье измерение – воздушное пространство, в современных условиях появились еще два измерения – космос и киберпространство.

Последнее – весьма специфическая сфера деятельности и среда, которая имеет относительно автономный характер. Киберпространство оказывает огромное влияние на развитие экономики, политической жизни, культуры, техносферы, военного дела. Проблема киберпространства требует особого внимания, многомерного и по-настоящему междисциплинарного изучения. Это исключительно быстро развивающаяся область, причем все еще плохо освещенная (в значительной мере из-за того, что ее познание требует как естественнонаучных и технических знаний, так и гуманитарных и общественно-научных). Часть киберпространства – информационно-коммуникационная инфраструктура вооруженных сил государств, которая играет возрастающую роль в обеспечении реальной эффективности силы государства, в боевом и в небоевом применении вооруженных сил.

Борьба в киберпространстве ведется и в мирное время. Существенная часть этой борьбы не связана с функциями и деятельностью военных ведомств. Задача повышенной сложности здесь – это выявление источника угрозы и источника «кибератак», устранение эффекта анонимности. Такая задача до сих пор не решена, так же как и задача отражения средствами ПРО, ПВО и гражданской обороны массированного упреждающего ядерного удара (удара в назначаемое время) [Кокошин, Панов 2016, 16–17]. Развитие киберпространства происходит значительно быстрее, чем понимание того, что оно собой представляет. Киберпространство – это зона повышенной степени стратегической неопределенности.

С учетом распространения на Арктику соперничества некоторых держав, развития ряда технологий потенциальная война может захватить и этот регион [Фененко 2011, 129–157; Селин 2011, 158–179]. Одним из свидетельств возрастающей военно-политической роли Арктики в политико-военной сфере международных отношений является создание в декабре 2014 г. по решению Президента РФ В.В. Путина Объединенного стратегического командования «Север». Основой сил командования стал Северный флот ВМФ России. (Создание такого органа оперативно-стратегического управления можно считать развитием идеи Северного стратегического бастиона ВС РФ, которую автор этих строк, находясь на посту первого заместителя министра обороны РФ, выдвинул еще в середине 1990-х гг.)

Вопреки многим надеждам и XXI век оказался насыщен большим количеством разнообразных войн и вооруженных конфликтов. Крушение так называемой «биполярной системы» мировой политики с ведущей ролью двух сверхдержав, СССР и США, не избавило человечество от войн, в том числе весьма разрушительных и кровопролитных для ряда стран и народов. Оно не остановило международное сообщество от распространения оружия массового поражения. После распада «биполярного мира» число государств, обладающих ядерным оружием, увеличилось: к пяти постоянным членам Совета Безопасности ООН – официальным ядерным державам и неофициальному члену «ядерного клуба» Израилю добавились Индия, Пакистан, а позднее и КНДР.

Современные войны идут в условиях резко возросшей экономической, политической и информационной взаимосвязанности и взаимозависимости государств и народов. Происходит как бы «уплотнение» взаимодействия государств и негосударственных игроков в политической, гуманитарной, информационной, социальной и, конечно, финансово-экономической сферах. Уже на протяжении, по крайней мере, двух десятилетий существует глобальный финансовый рынок. Как справедливо отмечает генерал армии М.А. Гареев, изолироваться при исследовании характера современных войн от указанных процессов нельзя [Гареев 2013 web].

Высокий уровень взаимосвязанности и взаимозависимости акторов мировой политики и мировой экономики увеличивает опасность распространения вооруженного противоборства далеко за пределы изначального очага вооруженного конфликта. Мир взаимозависим и взаимосвязан, но не глобален. Можно согласиться с мнением академиков Н. Симония и А. Торкунова, которые пишут, что современный мир не глобален (как утверждают некоторые западные и российские эксперты), а представляет собой симбиоз около двух сотен неодинаковых стран с разным уровнем социального и экономического развития [Симония, Торкунов 2013, 23].

На протяжении десятилетий преобладающим являлось полностью обоснованное мнение о том, что война – это социально-политическое явление, что это одна из форм решения противоречий между государственными и негосударственными акторами мировой политики [Волкогонов, Тюшкевич 1994, 233–235; Владимиров 2013, 221]. Соответственно, рассмотрение измерения войны должно носить прежде всего социологический и политологический характер. Но при этом представляется целесообразным не отвергать и антропологический подход к рассмотрению войны, в том числе учет причин роста агрессивности индивидуумов, ведущих к возникновению войн.

Хотя в исторических исследованиях есть немало свидетельств того, какую большую роль играла индивидуальная и коллективная психология при принятии решений по вопросам войны и мира, использование методов социальной и политической психологии является явно недостаточно разработанным подходом к изучению войн. В современных разработках теории войны по-прежнему большое значение сохраняют труды К. фон Клаузевица (прежде всего его самая известная работа «О войне»), а также трактат китайского полководца и мыслителя VI в. до н.э. Сунь Цзы («О военном искусстве»).

Нельзя не отметить, что в труде «О войне» Клаузевиц в своих рассуждениях о природе, характере этого сложнейшего явления идет гораздо дальше констатации (столь широко известной публике), что война есть продолжение политики другими, насильственными средствами (об этом речь пойдет ниже).

Что касается трактата Сунь Цзы, то он в значительной мере остается недооцененным в отечественной политико-военной и военно-стратегической мысли, в военной науке. В то же время не следует и абсолютизировать его значение для социологического и политологического понимания войны.

Б. Лиддел Гард считал, что в трактате Сунь Цзы изложена в наиболее сконцентрированном виде сущность войны [Liddel Hart 2004]. Думается, что в этом утверждении один из крупнейших британских военных теоретиков и военных историков допускает некоторое преувеличение. Если говорить только о «сущности войны», то надо иметь в виду, что война представляет собой значительно более многомерное явление, чем это видел в свое время и изложил в трактате Сунь Цзы.

Вряд ли следует забывать и о работах по вопросам войны и мира В.И. Ленина (который, кстати, исключительно высоко оценивал Клаузевица). Большое значение для социологии и политологии войны имеют труды китайского лидера Мао Цзэдуна по политико-военным и военно-стратегическим вопросам 1930–1940-х гг. В этих трудах Мао показал недюжинную способность к самостоятельному военному мышлению, глубоко разобравшись в характере войн, которые вела Красная Армия Китая в эти годы.

Из отечественных теоретиков в этой сфере надо, прежде всего, выделить А.А. Свечина, А.Е. Снесарева, М.Н. Тухачевского, М.А. Гареева, Д.А. Волкогонова, С.А. Тюшкевича и др.

Если суммировать различные исторические и теоретические исследования, то можно выделить следующие измерения войны в современных условиях:

(1) война как продолжение политики;

(2) война как определенное состояние общества и состояние определенных сегментов мировой политики;

(3) война как столкновение двух (или более) государственно-политических структур (или негосударственных структур, сил – гражданская война);

(4) война как сфера неопределенного, недостоверного;

(5) война как задача управления (политическое и военно-стратегическое руководство/управление) войной.

Этими позициями, разумеется, не исчерпывается определение измерений войны как социального и политического явления. Очевидно, что необходимы дальнейшие научные усилия по структурированию этого важнейшего общественного феномена, по выявлению новых параметров войны.

(1) Война как продолжение политики

Утверждение, что война есть, прежде всего, продолжение политики насильственными средствами, со времен Клаузевица является одной из аксиом политологии. Против этого положения уже практически никто не выступает. Видный израильский исследователь М. ван Кревельд справедливо обратил внимание, что формула Клаузевица в масштабах истории войн, насчитывающей тысячелетия, – это сравнительно новое изобретение. (Напомним, что главный труд Клаузевица «О войне» был опубликован его вдовой в 1832 г.) М. ван Кревельд справедливо говорил, что «война – это жестокий вид человеческой деятельности» [Кревельд 2009, 182], т.е. жестокий вид насилия. При этом необходимо отметить, что насилие может быть не только вооруженным, но и экономическим и политическим. До определенных пределов применение тех или иных видов насилия еще не означает ведение войны. Война – это совершенно особый вид насилия, связанный с уничтожением людей, материальных ценностей, объектов культуры.

Важным является замечание Клаузевица о том, что «все виды войны могут рассматриваться как политические действия» [Клаузевиц 1937, 57]. То есть речь должна идти обо всем спектре ограниченных (локальных) войн и о войнах тотальных как именно политических актах. Положение о том, что любая война – это политическое действие, имеет большое значение для построения оптимального механизма (системы) управления войной, военными операциями, которые должны постоянно находиться под контролем рациональных политических оценок, взвешенных и трезвых.

Из примата политики в вопросах войны и мира вытекает вопрос о главенствующем положении политики по отношению к военной стратегии и в целом к военному искусству. М.А. Гареев правомерно считает, что необходимо считаться «и с обратным влиянием стратегии на политику», в том числе в силу того, что, по его мнению, «политика в чистом виде не существует» [Гареев 2010, 25].

Марксистская традиция главенствующую роль при определении политических целей войны придавала экономическим соображениям и обстоятельствам, часто преувеличивая их значение. Как писал в 1929 г. М.Н. Тухачевский, цели войны «могут быть только целями материального порядка» [Тухачевский 1929, 554]. Однако, по его мнению, они «прикрываются инициаторами войны различными мотивами этического и правового характера» [Там же]. Действительно, такое «прикрытие» истинных целей войны неоднократно имело место в мировой истории. Но это отнюдь не означает, что подлинные цели войны всегда носили и носят материальный (экономический) характер.

Преувеличивая роль материальных, экономических факторов, упрощенный вариант марксистско-ленинской традиции почти не уделял внимания тому, что война может быть продолжением не только рациональной, продуманной политики, диктуемой осмысленными и четко сформулированными интересами, но и такой политики, которая находится под влиянием факторов и обстоятельств, выходящих за пределы рациональности, под влиянием эмоций, чувств. Нельзя не вспомнить высказанную Клаузевицем мысль о том, что «…впечатления чувств сильнее представлений разумного расчета» [Клаузевиц 1937, 103].

Высказывается небезосновательное мнение о том, что вызвать войну может даже серия «нелепых случайностей» [Караяни 2003 web]. Это можно отнести к ситуациям повышенной напряженности между соответствующими акторами, высокого уровня взаимного недоверия во взаимоотношениях политических руководителей и высокого уровня готовности вооруженных сил сторон к ведению военных действий. Иррациональное решение по вопросам войны и мира во многом может базироваться и на недооценке будущего противника (и, соответственно, сопоставительной переоценке собственных сил и возможностей) государственным руководством и военным командованием. (Оно может быть связано и с неверной интерпретацией возможного поведения третьих государств в конфликтных и кризисных ситуациях.)

Для Российской Империи одной из войн, при подготовке к которой явно был недооценен противник, была Русско-японская война 1904–1905 гг., обернувшаяся резкой дестабилизацией внутренней обстановки («первой русской революцией»), унизительным поражением нашей страны от противника, которого не знали (и, по-видимому, не хотели знать) как император Николай II, так и те деятели из его ближайшего окружения, которые толкали Россию к этой войне. (С.Ю. Витте писал в своих мемуарах о том, что можно найти официальные доклады с высочайшими надписями, в которых японцев именовали «макаками» [Витте 1991, 288].)

В разные исторические периоды те, кто серьезно размышлял над проблемами войны и мира, обращались к вопросу о том, что война должна быть крайним исключительным средством политики, ибо, как об этом, в частности, писал Сунь Цзы, «война – это великое дело для государства, это почва жизни и смерти, это путь существования и гибели» [Сунь Цзы 1993, 26]. В таком духе говорилось о войне в соответствующей статье в энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона в 1892 г.: «Здравая политика должна обращаться к войне лишь в последней крайности, когда существенно важная для всего народа цель не может быть достигнута другим путем» [Война 1892, 937]. Такой подход к войне соответствовал духу политики императора Александра III, в период правления которого Россия не вела сколько-нибудь масштабных войн.

Отношение к войне как к крайнему средству не является доминирующим в современной системе мировой политики. Мы это видим на примере действий США и их союзников применительно к Югославии, Ираку, Афганистану. Разумеется, следует иметь в виду, что во всех этих случаях Соединенные Штаты имели дело с заведомо значительно более слабым противником и в отсутствие уравновешивающего их мощь и влияние соперника, каким был Советский Союз.

Война есть продолжение политики не только внешней, но и внутренней. Она может быть порождением того или иного противоборства в «политическом классе» страны, результатом изменений в общественном сознании. Внутриполитические мотивы войны часто значительно менее доступны для понимания внешнего наблюдателя, чем логика внешнеполитического поведения государства.

М.Н. Тухачевский писал, что «под словом “политика” следует понимать не столько внешнюю, сколько внутреннюю политику, т.е. политику, определяемую внутренними условиями, в отношении которой внешняя политика является лишь продолжением». Это утверждение Тухачевского можно признать справедливым для многих войн в мировой истории, но не следует его абсолютизировать: внешняя политика обладает определенной автономностью. Внешняя политика во многом определяется положением государства в системе мировой политики, всем спектром его взаимоотношений с другими государствами и сравнительной силой, сравнительной мощью. Но при этом исключительно важна субъективная интерпретация места и роли того или иного государства конкретными политическими и государственными лидерами, различными группировками политического класса [Кокошин 2008].

В.И. Ленин обоснованно отмечал, что войну можно понимать и объяснять в связи «с предшествующей политикой данного государства, данной системы государств, данных классов» [Ленин 1969, 82]. Изучение политики соответствующих государств на протяжении длительного времени является действительно плодотворным для выявления причин тех или иных войн. Как правило, к ведению войны с применением вооруженных сил привлекаются другие средства противоборства – экономическое, пропагандистское, дипломатическое. Исходя из политических целей определяются военные цели и задачи: какие должны быть проведены стратегические действия, операции, сражения, какие объекты должны быть частично или полностью разрушены и др. Без выполнения военных целей и задач политические цели войны не могут быть достигнуты [Серебрянников 1997, 37]. Одновременно при этом происходит обратное воздействие вооруженной борьбы на политику. Результаты ведения боевых действий в тот или иной момент ведения войны могут заставлять пересматривать политические установки, связанные с войной как во внешней политике, так и во внутренней.

Политика обусловливает и характер условий, формулы послевоенного мира [Волкогонов, Тюшкевич 1994, 234], хотя они в весьма значительной мере зависят именно от итогов применения вооруженного насилия, от итогов ведения военных действий. История учит, что для многих войн характерна постановка воюющими сторонами самых различных целей, причем далеко не всегда четко ранжируемых и сформулированных в системных критериях. Вспомним, что еще Клаузевиц писал о разнообразии политических целей войны [Клаузевиц 1937, 67].

До сих пор идет серьезная полемика в среде историков о мотивах и политических целях основных участников Первой мировой войны. Постоянно возникает вопрос об иррациональности поведения ряда государственных руководителей, политиков, военачальников различных стран, в том числе Австро-Венгерской Империи, бывшей самой слабой из великих держав того времени. Разумный подход государственных руководителей (высшего военного командования) Австро-Венгрии предполагал бы усилия по предотвращению большой европейской войны с ее участием, которая, как известно, завершилась крахом этой империи.

Остаются нераспознанными до конца мотивы и цели высшего партийно-политического руководства СССР при принятии решений о вводе в Афганистан в 1979 г. «ограниченного контингента» советских Вооруженных сил, о свержении правительства Хафизуллы Амина и физическом уничтожении последнего. Очевидно, что ведение войны в Афганистане внесло свой вклад в ослабление экономики СССР, в ухудшение политических позиций Советского Союза в мире, сказалось на состоянии советского общества.

При подготовке к войне и при ведении войны большое значение имеет тоже не всегда формулируемый вопрос о соотношении целей и средств, о затрачиваемых ресурсах. Это сфера большой неопределенности. Религиозные войны, войны за выживание, национально-освободительные войны, гражданские войны могут не иметь четкого определения соотношения затрат и получаемых выгод [Кревельд 2009, 204–208]. Страна может затратить огромные средства на ведение войны, если речь идет о ее физическом и цивилизационном выживании, как это было с нашим государством в Великой Отечественной войне.

Во многих случаях исключительно важными являются идеологические мотивы, по которым начинаются и ведутся войны. История знает немало случаев сильнейшего влияния идеологии на политику, продолжением которой являлась война. Это недоучитывалось теми, кто должен был бы оценивать всю совокупность факторов, оказывающих влияние на принятие военно-стратегических решений. Так, в СССР в годы перед Великой Отечественной войной недоучитывалось влияние нацистских идеологических воззрений (в том числе расистских) руководителей Третьего рейха при подготовке войны против СССР.

(2) Война как состояние общества и состояние определенного сегмента системы мировой политики

Состояние общества внутри отдельной страны, положение дел в определенных сегментах системы мировой политики, безусловно, зависит от масштабов войны, от ее интенсивности, глубины мотивов и радикальности поставленных сторонами целей и задач. Для одной из воюющих сторон это может быть война ограниченная, для другой – тотальная. Развязанная в 2003 г. США и Великобританией война в Ираке для этих двух стран была явно ограниченной войной (стоившей Соединенным Штатам огромных средств, но подъемных для американской экономики). Эта война не потребовала от США и Великобритании мобилизации промышленности и экономики в целом, их перевода на военные рельсы. Сравнительно небольшими были потери американских и британских вооруженных сил по причине их огромного военно-технического превосходства над вооруженными силами Ирака (разведывательно-информационного и управленческого). Для данной ближневосточной страны это была практически тотальная война, обернувшаяся ликвидацией диктаторского, но светского режима Саддама Хусейна (с физическим уничтожением С. Хусейна), полной ликвидацией существовавшей политической системы. В Ираке в ходе этой войны и после завершения ее активной фазы были уничтожены сотни тысяч мирных жителей, произошел переход власти в стране от суннитского меньшинства к шиитскому большинству, на территории этой страны (и Сирии) появилась такая опаснейшая деструктивная сила, как «Исламское государство» (организация, запрещенная в Российской Федерации).

В то же время эта война на протяжении ряда лет не вносила сколько-нибудь значительных изменений в американское или английское общество. Хотя, оценивая внутреннее состояние общества в США в период войны в Ираке, надо отметить небезуспешные усилия соответствующих политических сил по ограничению «свободы прессы» в США, в том числе по регулированию освещения хода этой войны в американских СМИ (и в СМИ стран – союзников США). В этом отношении война в Ираке разительно отличалась от войны во Вьетнаме, проигранной США в значительной степени у себя внутри страны. Тогда Белому Дому не удалось обеспечить такое поведение американских СМИ (и прежде всего телевидения), которые освещали бы войну так, как это нужно было американской исполнительной власти.

Поначалу война в Ираке под мощным пропагандистским воздействием Вашингтона, в том числе обыгрывавшего национальную травму от акта «мегатеррора» в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г., поддерживалась большей частью населения США. В последующие годы отношение американского общества к этой войне заметно изменилось. Возник «постиракский» (наряду с «постафганским») политико-психологический синдром, который стал влиять, в частности, на поведение администрации Б. Обамы применительно к проведению масштабной наземной операции на Ближнем Востоке в 2015–2016 гг. (Эти синдромы отчетливо проявились и в ходе политической кампании в США по выборам президента в 2016 г.)

В истории не раз было так, что отношение общества к войне в случае ее продолжительности, увеличения людских и материальных потерь радикально менялось. Это, в частности, относится к настроениям российского общества в период Первой мировой войны. Значительная часть населения Российской империи встретила начало этой войны с энтузиазмом, надеясь на скорую победу над Германией и Австро-Венгрией. Впрочем, такой энтузиазм изначально наблюдался и в Германии, и во Франции. С затягиванием войны, с ростом потерь, с неудачами, с расстройством хозяйства отношение к войне радикально изменилось, состояние российского общества стало совершенно иным. Возникла действительно «революционная ситуация», которая реализовалась в России в Февральской, а затем в Октябрьской революциях 1917 г.

В случае поражения война означает для общества утрату духовных, морально-этических ценностей. Это вполне относится, например, к Германии, проигравшей Первую мировую войну, где в результате этого резко усилились радикальный национализм, расизм, и демократическим путем, через выборы в рейхстаг к власти пришли национал-социалисты во главе с Гитлером. Настроения в пользу войны или против войны возникают в обществе в значительной мере и под воздействием политиков. Большую роль может сыграть целенаправленная пропаганда, соответствующим образом выстроенная информационная политика. Подготовка к войне может включать в себя и дезинформацию, примером этого может служить подготовка Вашингтона к вторжению в Ирак в 2003 г. Дезинформационные действия Белого дома были направлены и на внутреннюю, и на внешнюю аудиторию. (Это относилось, как известно, к фальсификации администрацией Дж. Буша-мл. данных о наличии, якобы, у режима Саддама Хусейна оружия массового поражения.)

В числе видов отношений между государствами (и негосударственными субъектами мировой политики) значительное место занимает принуждение. Принуждение может осуществляться в более явной и в неявной форме. Военное насилие – это самая радикальная форма принуждения.

Война, по Питириму Сорокину, – это разрыв организованных отношений между государствами [Сорокин 2000, 657]. Сорокин также писал о том, что этот разрыв, или нарушение существующего «межгосударственного равновесия», является «абсолютно необходимым условием возможности любой войны» [Сорокин 2000, 657]. Следует сказать, что вопрос о нарушении «равновесия» до войны носит спорный характер, поскольку в новейшей истории было немало ситуаций, когда нарушение «равновесия» происходило не до войны, а в ее ходе и, особенно, в результате войны.

Война – это нарушение экономических связей, разрыв дипотношений, прекращение культурных связей, блокада, диверсии, усилия по разложению вооруженных сил и тыла противника, «психологическая война» и пр. [Микрюков 2014 web]. При этом «психологическая война» может предшествовать войне с применением оружия, вооруженных сил. Это же относится и к нарушению экономических и иных связей.

Война может привести к изменению структуры мировой политики, к ослаблению одних субъектов (резкое снижение степени субъектности того или иного государства) и усилению других, или даже к исчезновению субъекта. Результаты войны могут выражаться и в утрате государством реального суверенитета.

В результате Второй мировой войны на определенный период времени утратили субъектность потерпевшие в ней поражение Германия, Италия, Япония. В послевоенные десятилетия вплоть до текущего десятилетия XXI в. эти три страны так и не вернули себе реальный суверенитет, особенно по политико-военным параметрам положения страны (государства-нации) в системе мировой политики. В то же время они обеспечили для себя довольно высокий уровень субъектности в определенные моменты послевоенной истории за счет успешного экономического, научно-технического и культурного развития.

(3) Война как столкновение двух или более государственных структур и военных машин

На поверхности война – это столкновение вооруженных сил обеих сторон (или вооруженных сил и иррегулярных формирований); при этом у противоборствующих сторон всегда имеются слабости, недостатки. При примерно равных количественных показателях побеждает тот, у кого меньше недостатков, слабых мест в военной машине, в экономическом обеспечении войны.

У вооруженных сил имеются свои системы управления, сложная структура, иерархия, с видами и родами войск, с различными командованиями, с разнообразной техникой, с группировками, создаваемыми в мирное и в военное время; с наставлениями и уставами, с опытом войн, с определенным характером оперативной и боевой подготовки. У вооруженных сил каждой страны имеется, наконец, определенная стратегическая культура. Стратегическая культура выражается в особом, присущем данной стране и данному народу характере поведения вооруженных сил, в использовании военной силы.

Война, как уже отмечалось выше, – это далеко не только противоборство военных машин соответствующих государств (или вооруженных формирований негосударственных акторов мировой политики). Война – это организованное насилие, а через насилие – принуждение. Вооруженные силы – это специфическая часть госаппарата в целом. Война – это противоборство личностей, государственных органов часто со сложной бюрократической системой, их интеллекта, знаний, воли, психологической стойкости, мужества. Возможности военной машины государства как организованной силы во многом зависят от финансово-экономического состояния государства, от состояния его оборонной промышленности и науки, и промышленности в целом.

Эффективность вооруженных сил зависит от других организмов государства, от уровня его развития, от характеристик различных сегментов общества. В частности, качество личного состава вооруженных сил в сильнейшей степени связано с образовательным уровнем населения в целом, уровнем научных и технических знаний, глубиной и масштабностью их распространения в обществе. На протяжении многих веков существовала устойчивая традиция профессионализации военного дела. В силу стабильно увеличивающегося числа технических средств и управленческих задач – не только на уровне офицерского корпуса, но и на уровне рядового и сержантского состава – это стало постоянной и усиливающейся тенденцией. Стабильно растут требования по овладению все новыми разнообразными военными специальностями, связанными с появлением новых видов вооружений, военной техники. Эту тенденцию весьма рельефно еще в начале 1920-х гг. определил в своем труде «Философия войны» А.Е. Снесарев, который писал, что «сама техника современной войны повышает требования, предъявляемые к подготовке солдат, до исключительного размера» [Снесарев 2003, 182]. Снесарев говорил о «массе» разного рода военных специальностей, которые возникли в результате Первой мировой войны: «Радиосвязь, воздушная разведка, материальная и техническая маскировка, разные газовые волны, нарождающаяся угроза лучей…» [Снесарев 2003, 182]. (При этом в перечне Снесарева нет таких средств того периода, как танки, минометы, радиоразведка, истребительная, штурмовая и бомбардировочная авиация.)

С тех пор как об этом писал Снесарев, количество специальностей в вооруженных силах всех сколько-нибудь значимых в военном отношении государств увеличилось многократно. Снесарев резонно писал о том, что «будущий вождь армии» должен во все большей мере «развиваться в технического вождя» [Снесарев 2003, 182]. Это требование более чем справедливо в современных условиях. Профессиональный рядовой и сержантский состав, более образованные офицеры увеличивают стоимость содержания вооруженных сил, но повышают их эффективность, в том числе способность должным образом использовать все более сложную военную технику.

Массовая армия на основе всеобщей воинской повинности (обязанности) была связана с определенным характером войн, масштабами, с предыдущими этапами технического оснащения войск. Это прежде всего феномен XIX – первой половины ХХ вв. Вспомним, что до этого, в XVI–XVII вв. на поле боя в Европе доминировали сравнительно небольшие профессиональные наемные армии.

Вооруженные силы создаются для войны; и даже когда они служат средством сдерживания, они должны демонстрировать способность вести войну в тех или иных формах. Это относится к неядерному и ядерному сдерживанию. При этом возникают очень сложные дилеммы, которые требуют исключительно глубокой проработки, рационального осмысления как на государственно-политическом уровне, так и на военно-стратегическом.

Сдерживание – это угроза применения силы в ответ на применение силы оппонента. Сдерживание означает готовность ответить насилием на насилие. Одна из задач сдерживания – предотвращение не только большой войны, но и сравнительно локальной войны ради того, чтобы эта война не переросла во взаимоуничтожающую войну с оружием массового поражения.

В ядерном стратегическом сдерживании главное – это материальная военно-техническая составляющая. Это в первую очередь ядерные боезаряды и различные средства их доставки, а также системы предупреждения о ракетном нападении и системы контроля космического пространства. Но имеется также операционная и информационная составляющие. Фокус же в осуществлении стратегического сдерживания должен быть на психологической составляющей. То есть мало иметь силы и средства стратегического сдерживания, надо умело, с пониманием психологии оппонента их эксплуатировать (с ними работать), демонстрировать их возможности и демонстрировать свои намерения, подавая необходимые сигналы как противной стороне конфликта, так и тем акторам мировой политики, которые находятся вне его, но могут играть значительную роль при его разрешении. Очевидно, что при этом огромное значение имеет умелое, тщательно выверенное использование СМИ, информационного пространства.

Сдерживание вообще может носить как симметричный, так и асимметричный характер. Одна из задач эффективного сдерживания – предотвращение эскалационного доминирования в условиях конфликтных и кризисных ситуаций. Сдерживание может обеспечиваться не только военными средствами, но и угрозой «экономической войны», угрозой других жестких мер в отношении оппонента еще до порога применения вооруженных сил.

Важнейшая задача ведения военных действий не столько физическое уничтожение сил противника, сколько слом его воли к сопротивлению – как государственного руководства, так и военного командования, вооруженных сил в целом (или их основных группировок), а также основной массы населения страны. При этом слом воли к сопротивлению, принуждение обеспечиваются не только собственно военными действиями, но и мерами информационно-психологического воздействия и пр. В современных условиях резко возрастает роль действий в киберпространстве, о которых говорилось выше.

(4) Война как сфера неопределенного, недостоверного

Применение военного насилия, связанного с утратой многих человеческих жизней, с угрозой для существования государства, для социума, как убедительно говорит история многих войн, таит в себе много неопределенностей. Повышенная степень неопределенности возникает, например, из-за стремления противоборствующих сторон ввести в заблуждение противника, используя разнообразные формы дезинформации и блефа. Дезинформация – это часть усилий по дезориентированию противника, призванная заставлять его совершать ошибки при принятии и реализации решений.

Война – «это путь обмана», писал Сунь Цзы. [Сунь Цзы 1993, 27]. Так что напрасно пишет М. ван Кревельд о том, что только «в наши дни» военачальник, «который будет объяснять свое поражение вероломством врага, просто навлечет на себя обвинение в глупости» [Кревельд 2009, 203]. Вспомним высказывание М.И. Кутузова в 1812 г. перед его отъездом из Санкт-Петербурга к отступающей перед французами русской армии о том, что он надеется не победить Наполеона, а перехитрить его [Троицкий 2002, 162]. И действительно стратегический обман главнокомандующего русской армии сыграл огромную роль в победе России в Отечественной войне 1812 года над опаснейшим противником.

Война – это сфера неопределенного, во многом случайного – как бы тщательно ни осуществлялось политико-военное, военно-стратегическое и оперативное планирование.

Огромное значение для понимания войны как сферы неопределенного и недостоверного имеет феномен введенного Клаузевицем понятия трения войны. Клаузевиц справедливо подчеркивал, что «трение – это единственное понятие, которое, в общем, отличает действительную войну от войны бумажной» [Клаузевиц 1937, 104]. Иными словами, на войне от задуманного до реализуемого на деле может быть огромная дистанция. Осознание наличия трения необходимо для понимания сущности войны; одним из элементов трения является опасность, другим – физическое напряжение. А.А. Свечин, говоря о трении войны, писал, что оно «уменьшает все достижения, и человек оказывается далеко позади поставленной цели». Цит. по: [Кокошин 2013, 364]. Под влиянием трения войны боевые действия часто становятся малоуправляемым и даже неуправляемым процессом. Источником трения являются, безусловно, психологическое напряжение, стрессы. Очевидно, что поведение человека, малых и больших групп людей в условиях стресса способствует повышению вероятности ошибки.

Совокупность источников трения обычно оказывается больше их простой суммы, поскольку одни виды трения взаимодействуют с другими, что еще больше ухудшает результат [Люттвак 2012, 27]. На преодоление трения войны направлены огромные силы на всех уровнях военного искусства – стратегии, оперативного искусства (оператики), тактики. В том числе это относится к совершенствованию средств контроля за выполнением принимаемых решений, к совершенствованию разведки, обработки и анализа получаемых данных о противнике и др.

Трение войны «всюду приходит в соприкосновение со случайностью и вызывает явления, которые заранее учесть невозможно, так как они по большей части случайны» [Клаузевиц 1937, 105]. Всегда существует опасность случайных инцидентов, расширяющих масштабы конфликта. Особенно это опасно во взаимоотношениях между ядерными державами.

Повышенной степенью сложности обладают информационно-коммуникационные процессы на войне. Многие донесения противоречат друг другу. Еще больше ложных донесений, «а основная их масса малодостоверна»; в силу ложности многих известий «человеческая опасливость черпает из них материал для новой лжи и неправды» [Клаузевиц 1937, 102–103]. Разумеется, в конкретной войне это зависит от разведывательных возможностей той или иной стороны, от надежности систем боевого (и политического) управления – как организационных, так и технических их компонентов.

Клаузевиц писал, что военная машина «в основе своей чрезвычайно проста», в силу чего кажется, что «ею легко управлять»; но «ни одна из ее частей не сделана из целого куска», напротив, «все решительно составлено из отдельных индивидов, испытывающих трение по всем направлениям» [Клаузевиц 1937, 103–105]. Современные военные машины основных государств уже давно отнюдь не просты; наоборот, они становятся все более сложными человеко-машинными организмами, требующими тщательной отработки на научной основе вопросов управления ими, но во главе каждого из компонентов военных машин остаются люди, те же «отдельные индивиды», которых имел в виду Клаузевиц, со всеми их психологическими, умственными и физическими особенностями.

К сожалению, понятие трение войны в послевоенные десятилетия практически исчезло из отечественных военно-научных трудов, хотя еще в конце 1930-х гг. его можно было встретить даже в засекреченных в то время документах Наркомата обороны СССР, Генштаба РККА. Отсутствие учета трения войны снижает ценность многих военно-научных разработок.

(5) Война как задача управления (руководства)

Управление в военной сфере имеет, безусловно, свою специфику. Оно отличается от управления в сугубо гражданской сфере, на что указывал весьма отчетливо Сунь Цзы (впрочем, преувеличивая его отличие). В то же время по многим параметрам управление в военной сфере имеет общие черты с другими сферами человеческой деятельности, где прилагаются управленческие усилия, действуют те или иные системы управления. У каждой страны имеется весьма значительная специфика в сфере стратегического управления [Кокошин 2003, 247–260, 262–277, 279–291].

Общие положения «управления войной» – производные от соотношения между политикой и военной стратегией, о которых речь шла выше. Решающая роль в управлении любой войной принадлежит государственному руководству страны, что напрямую вытекает из формулы Клаузевица о соотношении политики и войны, политики и военного искусства. Эта решающая роль в подавляющем большинстве государств определена конституцией, а также специальными законами. Но при этом значительные полномочия принадлежат и высшему эшелону профессиональных военных, которые во многих странах (как и вооруженные силы в целом) де-юре находятся «вне политики».

Системы «управления войной» также имеют в разных странах различия, и часто радикальные. Это характерно, например, для таких политико-военных соперников, как США и КНР. В США в этом плане ключевым является Закон Голдуотера – Николса 1986 г., в Китае – Закон об обороне 1997 г. Эти законы радикально отличаются друг от друга.

Неверным следует признать использование понятия «военно-политическое руководство» страны, ибо оно не соответствует общепринятой формуле примата политики по отношению к военной стратегии, военному искусству в целом. Логичнее с этой точки зрения использовать термин «политико-военное руководство», включающее в себя высшее государственное руководство и высшее военное командование, и предусматривающий доминирование политического руководства.

Решение – это фокальная точка управления в военной сфере. Ключевую роль при этом играют решения высшего политического уровня, которые должны приниматься с учетом мнения военного командования, обобщенных политической и военной оценок. Если говорить о моменте принятия решений, то опасно как их затягивание, так и чрезмерная торопливость в этом деле. А.А. Свечин писал, что лица, принимающие такого рода решения, должны вынашивать их в мучениях. См. [Кокошин 2013, 258].

В условиях существующей высокой степени взаимозависимости и взаимосвязанности государств, вероятности быстрого распространения войны на другие районы мира, опасности эскалации вооруженного насилия все более актуальным является вопрос о политическом управлении войной на всех уровнях военного искусства – не только на военно-стратегическом, но и на оперативном и даже тактическом. В современных условиях даже то, что ранее считалось тактическим уровнем действий, может иметь непосредственное военно-стратегическое и даже политическое значение. Тем более это справедливо в отношении оперативного искусства. Однако в зависимости от конкретной политико-военной ситуации предметом внимания высшего руководства страны могут (и в ряде случаев должны) оказаться действия отдельной группы специального назначения, роты и батальона; если их успех или неуспех может привести к значительным не только военным, но и политическим результатам, как положительным, так и отрицательным [Кокошин, Балуевский, Потапов 2015, 10–11].

За счет развития техники, систем и средств управления происходит расширение возможностей командования (включая высших лиц государства) контролировать действия своих сил вплоть до тактического звена (разумеется, при наличии высокоустойчивых к внешнему воздействию, защищенных средств управления, связи и наблюдения за обстановкой, средств обработки данных и др.).

При проведении операций, осуществлении тактических действий даже с точки зрения чисто военной эффективности необходимо все больше учитывать социально-политические, этно-конфессиональные и социокультурные характеристики той зоны, в которой ведутся боевые действия. Одна из важных задач – минимизация потерь среди мирного населения, поскольку большие потери такого рода могут иметь негативные политические последствия. Во многих случаях это выдвигает требования не только повышенной селективности в применении оружия, но и максимального сокращения сроков непосредственного использования средств вооруженной борьбы.

Политическое управление – это в том числе политический контроль – контроль за тем, чтобы военные действия не выходили за определенные рамки, чтобы они четко соответствовали поставленным политическим целям и утвержденным государственно-политическим руководством военно-стратегическим установкам. Требуется большое искусство, чтобы при этом сохранялась четкость в применении военной силы, в том, чтобы у командующих и командиров всех уровней имелась достаточная инициативность, обеспечивая собственно боевую эффективность объединений, соединений и подразделений.

В силу огромной значимости вопросов войны и мира для любого государства соответствующие вопросы управления (руководства) должны отрабатываться заблаговременно и тщательно, на научной основе, а не решаться спонтанно, без тщательной отработки. Система стратегического политико-военного управления должна быть гибкой и вариативной, способной решать задачи при различных вариантах развития обстановки, при различных масштабах использования военной силы. Такая система управления (руководства) необходима и для обеспечения надежного, убедительного сдерживания.

Адмирал флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов в с вое время правильно писал, что военачальники и высшие должностные лица страны должны заранее «знать свое место и границы ответственности за судьбы государства» [Кузнецов 1966, 23]. Это требование справедливо во все времена, в том числе применительно к проблемам войны и мира XXI в.

А.А. Свечин в 1920-е гг. выдвинул тезис о необходимости наличия «интегрального полководца» – органа управления войной, военными действиями во главе с высшим государственным руководством, с участием высшего военного командования. Его полностью в этом вопросе поддержал один из высших советских военачальников Б.М. Шапошников. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. полностью подтвердила справедливость позиции А.А. Свечина и Б.М. Шапошникова. Свечин писал: «Войну ведет верховная власть государства», так как «слишком важны и ответственны решения, которые должно принимать руководство войной, чтобы можно было доверить его какому-либо агенту исполнительной власти». См. [Кокошин 2013, 373]. Формула интегрального полководца исключительно актуальна и в современных условиях для любого вида войны (и даже небоевого применения военной силы).

*          *          *

Очевидно, что отмеченными выше «измерениями» не исчерпываются все параметры войны как сложного, многомерного, чрезвычайно важного социального явления. Но автор выражает надежду, что данная небольшая работа послужит делу развития системы координат, в которой может и должна рассматриваться война в современных условиях. Очевидно, что рассмотрение войны в самых разных ее измерениях имеет и немаловажное прикладное значение.

Источники (Primary Sources in Russian)

Витте 1991 – Витте С.Ю. Избранные воспоминания. М.: Мысль, 1991 (Vitte S.Yu. Memoirs. In Russian).

Клаузевиц 1937 – Клаузевиц К. О войне. Пер. с нем. Том I. М.: Воениздат, 1937 (Clausewitz C. von. Vom Kriege. Russian Translation).

Ленин 1969 – Ленин В.И. Война и революция // Ленин В.И. Полн. cобр. cоч. Т. 32. М.: Политиздат, 1969 (Lenin V.I. War and Revolution. In Russian).

Сорокин 2000 – Сорокин П. Социальная и культурная динамика: исследование изменений в больших системах искусства, истины жизни, права и общественных отношений / Пер. с англ. СПб.: Изд. Российского христианского гуманитарного института, 2000 (Sorokin P. Social and Cultural Dynamics: A Study of Change in Major Systems of Art, Truth, Ethics, Law and Social Relationships. Russian Translation).

Сунь Цзы 1993 – Сунь Цзы. Трактат о военном искусстве // Конрад Н.Н. Синология. М.: Наука, 1993 (Sun Tzu. The Art of War. Russian Translation).

Тухачевский 1929 – Тухачевский М.Н. Война // Большая советская энциклопедия. Том 12. М.: Советская энциклопедия, 1929 (Tukhachevsky M.N. War. In Russian).

Ссылки (References in Russian)

Веселов 2015 – Веселов В.А. Трансформация параметров стратегической стабильности: роль технологического фактора // Вестник Московского университета. Серия 25: Международные отношения и мировая политика. Том 7. № 3. 2015.

Владимиров 2013 – Владимиров А.И. Основы общей теории войны. Часть I. М.: Университет СИНЕРГИЯ, 2013.

Война 1892 – Война // Энциклопедический словарь. Изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. Том VI^а. СПб.: Типолитография И.А. Ефрона, 1892.

Волкогонов, Тюшкевич 1994 – Волкогонов Д.А, Тюшкевич С.А. Война // Военная энциклопедия: В 8 т. Том 2. М.: Воениздат, 1994. С. 233–235.

Гареев 2010 – Гареев М.А. Об уроках и опыте Великой Отечественной войны // Новая и новейшая история. № 5. 2010.

Гареев 2013 web – Гареев М.А. Характер будущих войн // Право и безопасность. 2013. № 1–2 // http://dpr.ru/pravo/pravo_5_4/htm

Караяни 2003 web – Караяни А.Г. Психология и война. М.: Военный университет, 2003 // http://armyrus.ru/index.php?id=738&option=com_content&task=view

Кокошин 2003 – Кокошин А.А. Стратегическое управление: теория, исторический опыт, сравнительный анализ, задачи для России. М.: РОССПЭН, 2003.

Кокошин 2008 – Кокошин А.А. О системном и ментальном подходах к мирополитическим исследованиям. Изд.2, испр. и доп. М.: УРСС, 2008.

Кокошин 2013 – Кокошин А.А. Выдающийся российский военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии для настоящего и будущего. М.: Издательство Московского университета, 2013.

Кокошин, Балуевский, Потапов 2015 – Кокошин А.А., Балуевский Ю.Н., Потапов В.Я. Влияние новейших тенденций в развитии технологий и средств вооруженной борьбы на военное искусство // Вестник Московского университета. Серия 25: Международные отношения и мировая политика. 2015. № 2.

Кокошин, Панов 2016 – Кокошин А.А., Панов А.Н. Макроструктурные изменения в системе мировой политики до 2030 года. М.: КРАСАНД, 2016.

Кревельд 2009 – Кревельд М. ван. Трансформация войны / Пер. с англ. М.: Альпина Бизнес Букс, 2009.

Кузнецов 1966 – Кузнецов Н.Г. Накануне. М.: Воениздат, 1966.

Люттвак 2012 – Люттвак Э. Стратегия. Логика войны и мира / Пер. с англ. М.: УДП, 2012.

Микрюков 2014 web – Микрюков В.Ю. Теории войны // Независимая газета. 2014. 23 мая // http://nvo.ng.ru/

Савельев 2015 – Савельев А.Г. Стратегическая стабильность и ядерное сдерживание: уроки истории // Вестник Московского университета. Серия 25: Международные отношения и мировая политика. Том 7. № 3. 2015.

Селин 2011 – Селин В.С. Стратегические вызовы национальным интересам Российской Федерации и Заполярье: взгляд из Арктики // Вестник Московского университета. Серия 25: Международные отношения и мировая политика. 2011. № 2.

Серебрянников 1997 – Серебрянников В.В. Социология войны. М.: Научный мир, 1997.

Симония, Торкунов 2013 – Симония Н., Торкунов А. Глобализация и проблемы мирового лидерства // Международная жизнь. 2013. Март.

Снесарев 2003 – Снесарев А.К. Философия войны. М.: Финансовый контроль, 2003.

Троицкий 2002 – Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М.: Центрполиграф, 2002.

Фененко 2011 – Фененко А.В. Военно-политические аспекты российско-американских отношений в Арктике: история и современность // Вестник Московского университета. Серия 25: Международные отношения и мировая политика. 2011. № 2.

References

Creveld M. van. The Transformation of War. New York: Free Press, 1991 (Russian Translation 2009).

Fenenko A.V. Aspects of Military Politics in Russian-American Relations in Arctic: History and Present // Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 25: Mezhdunarodnye otnosheniya I mirovaya politika. 2011. No 2 (in Russian).

Gareev M.A. On Lessons and Practice of Great Patriotic War // Novaya I noveishaya istoriya. 2010. Vol. 5 (in Russian).

Gareev M.A. The Character of Future Wars // Pravo I bezopasnost. 2013. No 1–2 http://dpr.ru/pravo/pravo_5_4/htm (in Russian).

Karayani A.G. Psychology and War. Moscow: Voennyi universitet, 2003 (in Russian).

Kokoshin A.A. Strategic Administration: Theory, Historical Background, Comparative Analysis, Objectives for Russia. Moscow: ROSSPEN, 2003 (in Russian).

Kokoshin A.A. On System and Mental Approach to the World-politic Studies. 2^nd Edition. Moscow: URSS, 2008 (in Russian).

Kokoshin A.A. Prominent Russian War Thinker and Military Leader Aleksandr Svechin: His Life, Works, and Legacy for Present and Future. Moscow: MGU, 2013 (in Russian).

Kokoshin A.A., Baluevsky Yu. N., Potapov V.Ya. The Influence of New Trends in the Development of Technologies and Means of Armed Combat on Military Art // Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 25: Mezhdunarodnye otnosheniya I mirovaya politika. 2015. № 2 (in Russian).

Kokoshin A.A., Panov A.N. Macrostructural Changes in World Political System before 2030. Moscow: KRASAND, 2016 (in Russian).

Kuznetsov N.G. On the Eve. Moscow: Voenizdat, 1966 (in Russian).

Liddel Hart 2004 – Liddel Hart B.H. Foreword // Sun Tzu: The Art of War. Ed. by S.B. Griffits. Oxford: Oxford University Press, 2004.

Luttwak E. Strategy: the Logic of War and Peace. The Belknap Press of Harvard University press, 2001 (Russian Translation 2012).

Mikryukov V.Yu. Military theories // Nezavisimaya gazeta. 23.05.2014 // http://nvo.ng.ru/ (in Russian).

Savelyev A.G. Strategic Stability and Nuclear Deterrence: Lessons of History // Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 25: Mezhdunarodnye otnosheniya I mirovaya politika. 2015. Vol. 7. No 3 (in Russian).

Selin V.S. Strategic Challenges for National Interests of Russian Federation and Polar Region: View from Arctic // Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 25: Mezhdunarodnye otnosheniya I mirovaya politika. 2011. No 2 (in Russian).

Serebrennikov V.V. Sociology of War. Moscow: Nauchnyi mir, 1997 (in Russian).

Simoniya N., Torkunov A. Globalization and World Leadership Problems // Mezhdunarodnaya zhizn. 2013. No 3. (in Russian).

Snesarev A.K. Philosophy of War. Moscow: Finansovyi control, 2003 (in Russian).

Troitskiy N.A. Field Marshal Kutuzov: Myths and Facts. Moscow: Centrpoligraf, 2002 (in Russian).

Veselov V.A. Transformation of the Parameters of Strategic Stability: The Meaning of Technological Factor // Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 25: Mezhdunarodnye otnosheniya I mirovaya politika. 2015. Vol. 7. No 3 (in Russian).

Vladimirov A.I. The Essentials of General Military Theory. Two parts. Part 1. Moscow: Universitet sinergii, 2013 (in Russian).

Volkogonov D.A., Tyushkewich S.A. War / War Encyclopedia. In 8 vols. Vol. 2. Moscow: Voenizdat, 1994. P. 233–235 (in Russian).

War / Encyclopedic Lexicon. Eds. F.A. Brockhaus, I.A. Ephron. Vol. VI^а. St. Petersburg: I.A. Ephron, 1892 (in Russian).