Философы, как известно, постоянно задумываются над предметом своих занятий. Говорят, математики не знают, что такое число. Но это не мешает им считать. Философы, не знают, что такое философия, и философствуют, чтобы узнать. Есть еще один «вечный» вопрос, который также стал предметом публичного интереса и споров с момента зарождения философии и остается таковым на протяжении всей ее истории, а именно: каково место философии в обществе, или, говоря по-другому, зачем и кому она нужна, помимо самих философов? Возможно, он является небезразличным также для общества, если согласиться с Декартом, говорившим, что «…каждый народ тем более цивилизован и образован, чем лучше в нем философствуют». Несомненно же то, что он важен для самосознания философов и их социального статуса. В наши дни этот вопрос, пожалуй, приобрел особую остроту из-за двух совершенно новых факторов.

Во-первых, сегодня общество, не экономика только, а именно все общество стало рыночным. Обмен деятельностями осуществляется через посредство денег, и ничто, что не имеет рыночной цены, не может получить место в публичном пространстве. Прямой обмен в таких условиях уже почти стал преступлением. И философия, чтобы быть признанной в современном обществе, должна сказать, что и на каком основании она продает, сколько стоит то, что она продает, а главное, кто и зачем будет покупать ее «продукцию» и т.д. Она должна предложить себя как услугу.

Во-вторых, система общественных связей стала настолько плотной, жизнь настолько суетной и озабоченной, что у людей не остаётся времени на досуг. И даже если бы в силу какого-то озарения кто-нибудь из думающих деловых людей захотел заняться философией, он не смог бы сделать этого из-за тотальной занятости, сплошной заполненности своего «графика». Сегодня сама философия (или то, что называется философией) не может воспроизводить себя иначе, как в форме полезного (читай: оплачиваемого) дела. Не о том речь, что согласно азам материализма человек должен есть, пить, одеваться прежде, чем он начнет философствовать, и люди все время тратят на вынужденные занятия. Нет, сами занятия, какова бы ни была их природа, не могут состояться в качестве общественно полезных дел без того, чтобы они стали вынужденными, т.е., в нашем случае рыночными. И это в полной мере относится к философии. Разве не об этом свидетельствуют гранты, разного рода спонсорские взносы, которые стоят за философскими разработками и даются под определенные темы?! Разве исследователи не поставлены в ситуацию, когда прежде, чем думать о том, о чем им думается, они вынуждены думать о том, на что им дадут деньги?! У Лукиана Гермес, распродавая философов, назначал каждому цену, и это была сатира. Сегодня это не выглядело бы художественным преувеличением.

Проект «Анатомия философия: как работает текст?» (см. [Синеокая (ред.) 2016]), на мой взгляд, интересен с точки зрения темы: философия и общество, говоря точнее, место философии в публичном пространстве. В этом отношении он дает пищу для оптимизма. Проект оказался живым и добровольным делом, в известном смысле даже спонтанным. Во всяком случае, у людей, которые в нем участвовали, у самого руководителя (автора) Ю.В. Синеокой и ее помощников, а также у выступавших философских работников, не было никаких дополнительных стимулов, ни материальных, ни административных, ни общественных, кроме самого дела, которое они делали. Ничего формального. Ничего казенного. Никаких официальных благодарностей, никаких сертификатов и тому подобного. И, разумеется, никаких денег. Доклады не предусматривались никакими планами, не входили ни в какие отчеты, первоначально даже не намечались к публикации. Докладчиков, насколько я в курсе, не приходилось особо уговаривать, все откликались охотно, была даже своего рода скрытая конкуренция за то, чтобы приобщиться к проекту. Все делалось на общественных (или, как говорили в годы нашей советской юности, на коммунистических) началах. В нашей гуманитарной лексике заметное место занимает понятие гражданской инициативы. Проект этот был самый что ни на есть чистый случай такой инициативы. При этом надо особо подчеркнуть: он был добровольным, инициативным, самодеятельным, бесплатным не только для докладчиков, но и для слушателей, которые приходили только потому, что сами хотели приходить и именно туда, куда они и приходили. Удивительное в наши дни дело: никто не спрашивал пропусков, не составлял списков присутствующих. Двери были открыты, а зал постоянно заполнен, хотя он не очень большой, но именно такой, какой нужен для разговора в режиме беседы или лекции с возможностью активного участия слушателей. Осуществлялась прямая трансляция и материалы еженедельных философских встреч на протяжении уже почти двух лет (а проект имеет преемственное продолжение до настоящего времени) доступны в интернете без каких-либо ограничений. Словом, это было доброе семя, которое упало на готовую принять его почву. Здесь люди встретились с людьми: одни хотели рассказывать о философских проблемах, другие хотели слушать их.

Философию в современном обществе оценивают по критерию пользы. Следует добавить: ее оценивают по критерию пользы в качестве науки. Оценивая философию, ее сопоставляют с такими очевидно полезными областями знания, как физика, химия, социология, лингвистика и т.д. Не будем спорить, насколько оправдан такой подход. Если даже его нельзя считать верным на все сто процентов, то в значительной мере он оправдан, и философия – это род научного знания или, по крайней мере, ближе всего именно к научному, а не иному роду знаний. В любом случае общество (и «власти», и «публика»), формируя свое отношение к философии, определяя ее место в системе институтов и приоритетов, относит ее именно к науке. И это доставляет людям, занимающимся философией, особые трудности.

Прежде всего, философия как профессиональное дело – это необъятное поле знаний, технических приемов, навыков, овладение которыми не просто требует огромного труда, усердия, оно просто невозможно в принципе. Разве может тот, кто занимается Аристотелем, элементарно прочитать, познакомиться, а не то, что проработать горы литературы, текстов и мнений о нем и вокруг него?! Или, скажем, ученые следят за новейшими открытиями своих отечественных и зарубежных коллег, но что это значит для философа? Не будем говорить, что философское дело является более тяжелым, чем другие научные занятия, но, несомненно, оно не менее тяжелое. В данном случае тяжесть труда умножается именно его необъятностью (мыслители, закладывавшие основы современной научной методологии, учили делить рассматриваемую проблему на столько частей, сколько необходимо, чтобы исчерпывающе их разрешить, но они не сказали, как это делать в философии, хотя сами были философами). Материал, необходимый, даже обязательный для того, чтобы философский труд отвечал научным критериям, один человек ни при каких условиях охватить не может, а коллективные формы философствования не придуманы.

Отсюда следующая специфическая трудность сугубо психологического свойства, сопряженная с тем, что философы обречены на то, что быть постоянно недовольными собой, ибо они никогда не могут по-настоящему быть уверены в результатах своего труда. У философа не может быть успеха, аналогичного успеху представителя частных наук, открытие которого, если оно подтверждено надлежащим образом, становится бесспорным и общепризнанным фактом. Философские утверждения и обобщения всегда можно оспорить, такова их природа. И это является объективным источником неуверенности философа в своих выводах, которые тем не менее, по преимуществу, преподносятся так, как если бы они были бесспорными. Нельзя обманываться и принимать за чистую монету невероятную самоуверенность, свойственную подавляющему большинству, если не всем философам, выражающуюся в безусловности их суждений, в демонстрируемом убеждении, будто они решили все проблемы и едва ли не закрыли вселенную на ключ; самоуверенность, доходившую в отдельных случаях до того, что философы объявляли себя даже богами. Это был скорее способ справиться с имманентным их труду отчаянием (не знаю, уместен ли данный пример, но на ум приходит, как был оскорблен Платон, когда ему сказали, будто Дионисий присвоил себе его, Платона, философию, и как он возмутился, заявив, что философия в ее подлинной высшей форме вообще не может быть выражена в словах, да и философ, достигший этой стадии, не будет стремиться сделать это). Философы, как свидетельствуют наблюдения, в жизни являются людьми остроумными, находчивыми, но в своем философском деле, в трудах своих, они лишены чувства юмора. И это неслучайно. Какой уж тут юмор, когда на их плечах держится истина мира?! Самоуверенность и серьезность философа – это своего рода элементы его доказательной базы, изначальная диспозиция его профессионального занятия, способ заявить себя в качестве философа.

Из сказанного не вытекает, будто к философии неприложимы общие критерии оценки научного труда, но они для нее недостаточны и неспецифичны. Существуют и другие дополнительные показатели ценности и нужности философских достижений, которыми сами философы особенно дорожат. И одним из них является наличие последователей, людей, которые им верят и хотят их слушать. Философия – занятие индивидуальное, даже одинокое, но философу тем не менее почему-то нужны слушатели. Даже Заратустра у Ницше, этот философ-сверхчеловек, удалившийся от людей в горы, время от времени спускался к ним обратно вниз, пресытившись «мудростью своей, словно пчела, собравшая слишком много меда». Да, философы нуждаются в простертых к ним руках.

Ведь неслучайно развитие философии было, как правило, связано с философскими школами, с избранным кругом общения. Я не хочу сказать, что философские программы – это символы веры. Конечно, нет. И тем не менее в них существует некая произвольность, которая предполагает, что их должны принять не только в силу их истинности, но что им еще должны и поверить. Для философских идей мало того, что они доказательны, их надо еще увидеть. Идеи не просто аргументируются, они еще созерцаются. Поэтому философ не удовлетворяется общением среди коллег, где он обязан доказывать свои идеи с ничтожными шансами на успех. Ему еще нужны люди, которые слушают его, что называется, с открытым ртом. Мне кажется, наши коллеги охотно, даже с каким-то внутренним подъемом шли на встречи в библиотеке имени Достоевского по той причине, что в них они видели свидетельство доброкачественности своего исследовательского труда. Хочу напомнить эпизод из жизни знаменитого Диогена Синопского, рассказанный Диогеном Лаэртским: однажды Диогена, рассуждавшего о важных вещах, никто не слушал, тогда он стал верещать по-птичьи и к нему многие сбежались; Диоген на это заметил, что его философские речи афиняне игнорировали, а на птичий голос сбежались. Этот пример говорит о том, что если философ говорит дело, то это не значит, что его будут слушать. И о том еще, что если к нему сбегаются люди, то это не значит, что он говорит дело. Но этот пример, говорит нам не только об этом. Он также свидетельствует: философ хочет, чтобы его слушали. Конечно, исследователи философии (философские работники, научные сотрудники, профессора), каковыми являются участники проекта «Анатомия философии…», – это не Философы с большой буквы, как создатели великих учений, которыми мы восхищаемся, но тем не менее что-то общее с ними, пусть в самых малых размерах и подражательных вариантах, у них имеется. Нам тоже хочется убедиться в том, что мы пишем не пустое, что есть люди, которых это интересует, что кто-то приходит послушать наши речи, кто-то нуждается в них.

Еще одна особенность и причина успеха рассматриваемого проекта, на мой взгляд, заключается в том, что он в рамках самой философии не был тематически ограничен, предоставляя докладчику полную свободу выбора конкретного предмета разговора. Кого что интересует, кто чем в данный момент или вообще увлечен, то и становилось темой очередной встречи. Такая видимая бессистемность оказалась в данном случае продуктивной. Философия – не только опыт обобщения достигнутого обществом уровня познания и исторического развития (не только, если вспомнить известное определение ‒ эпоха, схваченная в мысли), это еще и определенный смысл, задаваемый самим философом. Будучи познанием мира в его наиболее общих и фундаментальных принципах, она является также самопознанием человека. Философ хочет создать такую картину мира, в которой нашлось бы место и ему самому. Многие великие философы, начиная с Гераклита, признавались, что, создавая свои учения, они искали себя. Проект «Анатомия философии…» позволял участникам говорить о текстах, именах и темах, которые им особенно близки, лично их волнуют, позволял им говорить о своей личной причастности к философии. Собственно, иногда даже не нужно искать какого-то иного («объективного») критерия актуальности (злободневности) философии, кроме действительно участливого отношения к ней тех, кто ею занимается. Если тебя, живущего сегодня и здесь, действительно волнует, по-человечески затрагивает та или иная проблема, а ответ на нее имеет для тебя жизненное значение, и ты при этом не сумасшедший, это значит, что она является актуальной и будет таковой не только для тебя. Значит, найдутся те люди, которых это тоже затрагивает; и когда они находятся, то это уже двойная радость для тебя и как для человека, и как для специалиста, которые, вообще-то говоря, когда речь идет о философии, должны сливаться в одно лицо.

Может быть, я слишком мудрствую о простом деле и достаточно бы было охарактеризовать этот проект как удачу научно-популярного свойства. На самом деле об этом я и говорю. Проект этот показал, что философия оказывается популярной как философия тогда, когда она занимается своим делом (а не политической, журналистской и иной повседневностью). Он также показал, что общественная значимость философии определяется наличием людей, которых волнуют философские проблемы и подходы к жизни. Философия существует около 3000 лет и никто никогда не знал, зачем и для кого она нужна. Тем не менее она существовала. Всегда находились люди, которые занимались ею. Всегда находились люди, которые были готовы внимать философам и задавать вопросы. И всегда находились люди, которые не понимали философии и часто относились к ней негативно.