Вопросы философии. 2017. №10. С. ?‒?

Журнал в моей судьбе и памяти

А. Е. Разумов

Автор подчеркивает, что его заметки не претендуют на объективные оценки и не отвечают критериям строгой научности. Хотя реальность, которую сохранила память, вовсе не плод авторского воображения. Она отразилась в судьбе журнала «Вопросы философии» (и автора) самым непосредственным образом.  Журналу удалось сохраниться, невзирая на все былые зигзаги социальной и идейной эволюции. Причем журнал не просто выжил, но через годы пронес собственную позицию печатного органа, задающего самые острые вопросы, относящиеся к сути происходящего. Автор полагает, что такую позицию удалось сохранить, потому что журнал ориентировался не на политическую конъюнктуру, а на мнение ведущих представителей науки и культуры. Они публиковались или были объектом изучения в журнале. Руководство журнала исходило из того, что плодотворно развиваться философия может только во взаимодействии с наукой и культурой, поэтому журнал печатал «эксклюзивные» материалы выдающихся ученых, литераторов, театральных и кинорежиссеров. Автор статьи рад, что принимал в этом посильное участие.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: память, философия, «Вопросы философии», наука, культура, идея, идеология, творчество.

РАЗУМОВ Александр Евгеньевич ‒ старший научный сотрудник Института философии РАН.

Статья поступила в редакцию 30 мая 2017 г.

Цитирование: Разумов А.Е. Журнал в моей судьбе и памяти // Вопросы философии. 2017. № 10. С. ?‒?

Voprosy Filosofii. 2017. Vol.10. P. ?-?

The Journal in my Life and my Memory

Aleksander E. Razumov

The author would like to stress that his notes do not claim to hold objective judgments or meet the criteria of scientific rigor. However, the reality reflected in the author’s memories is not a phantom of his imagination but real events his life, which is closely linked with the history of the Voprosy Filosofii journal. Despite all the twists and turns of both the social life and the official ideology, the magazine managed not only to survive but to remain an organ with its own position, always responding to the most acute problems of the day and putting forward most crucial questions. The author is convinced that this is so because the journal has never followed the political conjuncture but oriented on the opinion of leading scientists and cultural figures, publishing articles by them or analyzing their legacy. The journal’s editors always held the opinion that philosophy can develop fruitfully only if it closely cooperates with science and culture – that’s why the journal often published “exclusive” items by leading scientists, literary artists, film directors and theater producers. The author of the article is happy that he has also made his fair share of contribution into this.

KEY WORDS: memories, philosophy, Voprosy Filosofii journal, science, culture, idea, ideology, creative activities.

RAZUMOV Aleksander Е. – senior staff scientist (Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences).

Received at May 30, 2017.

Citation: Razumov, Aleksander E. (2017) “The Journal in my Life and my Memory”, Voprosy Filosofii, Vol. 10 (2017), pp. ?‒?

Все это было, было, было,

Свершился дней круговорот.

Какая ложь, какая сила

Тебя, прошедшее, вернет?

А. Блок

Чтобы понять, нужно смотреть назад,

чтобы жить – вперед.

С. Кьеркегор

Хочу понять прошлое, чтобы дать себе задание на будущее. Посмотрю назад, чтобы призвать продолжение жизни. Кьеркегор так советует. Путь в будущее лежит через прошлое. И чем дольше мне приходится  шагать по каменистым тропам жизни и истории, тем больше я дорожу собственной памятью. Память является одной из моих главных ценностей. Я намерен поделиться с читателем частью своих воспоминаний, но сначала несколько вводных замечаний, и попробую объяснить, почему свой призыв вернуть прошлое я начал с поэзии.

Выдающийся представитель Серебряного века Александр Блок, завершая приведенное стихотворение, выражал надежду, что прошлое не пройдет бесследно и все, что он любил, сохранится «и в новой жизни, непохожей». История, казалось, не оправдала ожиданий поэта-символиста. Те идеалы, например, которые обозначены  в поэме «Двенадцать», где  впереди солдат революции шагает невидимый Христос, были растоптаны сапогами новой безбожной власти. Блок, оказавшись в состоянии творческого кризиса и глубокой депрессии, не смог пережить революцию. Но он сохраняется в нашей благодарной памяти и продолжает влиять на наши умы и чувства.  Память исправляет ошибки былой актуальности и возвращает прошедшее.

Хорошая поэзия, впрочем, всегда уникальна; живет в своем временном измерении, по особым законам памяти. В ней всегда есть место образу, преувеличению и умолчанию, то есть тому, к чему в определенной степени хотел бы приобщиться автор этого не слишком научного трактата. Начинаю с поэзии не только потому, что  мне нравится Блок, но еще и потому, что хочу вернуть то прошлое, которое представляет определенный интерес для меня лично. А сейчас хочу подчеркнуть личный, субъективный характер моего отношения ко времени и событиям. К тому, о чем я намерен писать, и к тому, о чем умолчу, но что сохранила моя память. Буду рад, если моя субъективность найдет отклик и понимание в индивидуальности читателя.

Память является одним из главных героев  моего повествования, поэтому считаю нелишним  подчеркнуть, что меня интересует  этот феномен с точки зрения его влияния на мое желание сориентироваться и существовать в сложном, противоречивом мире человеческих страстей и интересов. Способность моего и различных видов группового сознания сохранять и воспроизводить информацию о внутренних и внешних мирах (память) интересует меня потому, в частности, что она может объединять в себе образы мира и времени.  Время предполагает возможность соотнести прошлое и настоящее с будущим и мысленно обратиться к тем, кто идет вслед за нами. Чтобы они смогли говорить с нами, как мы обращаемся к ушедшим поколениям. Но надо помнить, что  наши потомки могут не состояться, вместе с историей исчезнуть из мира  веществ и энергий, как печальный итог современных  термоядерных плясок на лезвии бритвы войны и мира, которые совершают отдельные агенты глобализма. Кроме этого, мы обязаны помнить о серьезных экологических угрозах, который несет с собой технический «прогресс». Мы не далеки от «точки невозврата». «Я» не должен забывать о том, что ушедшее столетие вместило мировые войны, концлагеря, холокост, массовый террор и др. – то, из-за чего сильно потускнели цвета моего христианского гуманизма.  Поэтому я не могу понять память как нечто идеологически и политически нейтральное. Во всяком случае, я таковой не обладаю и сегодня стараюсь понять, в чем заключаются мои знания и вера, хочу  построить собственную идеологию.

Есть еще одно обстоятельство, на которое хотелось бы обратить внимание, чтобы лишний раз подчеркнуть  субъективный характер моих заметок. Наши мысли и нашу память всегда старалась контролировать власть, и во многом ей это удавалось. Контроль над памятью – это в значительной степени контроль над содержанием голов. Если власть совсем утрачивает эту способность, то она исчезает. Например, мы видели,  как исчезла   власть партии и Советов, когда она  утратила контроль над политическим и идейным содержанием голов. Поэтому не удивительно, что каждая новая власть стремится перестроить под себя умы и память подданных. Если вести речь о нашей коллективной   памяти, то в ней стараются изменить списки интересных, важных событий и оценки исторических персонажей. Чем более радикально меняется власть, тем большим потрясениям  подвергается память.

Жалко, что я и мой современник жили и живем во времена непредсказуемого прошлого.  Мы носители революционной памяти о революции (или «перевороте»), о событиях, которые со временем получали разные официальные, исторические толкования. И революция – это всегда удар по будущему, призывает для объяснения сослагательное наклонение истории. Она также зовет новую память и новые мифы.  С помощью преобразованной памяти выстраиваются мифы, скажем, о сущности власти, о ее неизменном служении народу, а не себе и своему  государству. Кстати,  к вопросу о мифотворчестве власти отмечу, что всегда, невзирая на многие исторические опровержения, вожди народов старались сохранить миф о том, что их собственная, персональная  вершина власти является вершиной политического ума.

Впрочем,  можно пока наблюдать  некоторую положительную историческую динамику в вопросе о сохранении памяти. Например, героев Октября 1917 г. мы в России теперь без меры не славим, но и их поклонников перестали именовать «совками». Все же это определенный отход от традиции мифотворчества в толковании исторических событий. Нелишне отметить, что, вообще говоря,  проблемы с исторической памятью больше появляются не у личности, а в сознании меняющихся поколений и в их взаимосвязях с историей.

Поэтому вопрос о существовании независимой памяти не следует считать закрытым, тем более безнадежным. Я толковал об угрозах памяти, потому что нам легче преодолеть угрозу, если мы знаем о ее существовании. Предупрежден, значит вооружен. Я предупрежден, моя память может быть независимой. Хотя, разумеется, мои знания о прошлом могут изменяться. Далее, убеждения, которые я здесь представляю, заключаются в том, что,  во-первых,  идеологии могут не искажать, а разъяснять исторические истины, а, во-вторых, я (и другие «я») в состоянии иметь собственные, до определенной степени независимые суждения о былом.  Однако при этом  память всегда будет испытывать давление политики, пока государство и политика не отомрут при мировом коммунизме, если я правильно понимаю Карла Маркса и тов. Ленина. А пока  память соединяет время и события в единый поток истории, и мне в моих рассуждениях она более всего интересна именно в этом своем качестве. Время затягивает мою память туманом, а, работая над текстом и предлагая его  вниманию читателя, я пытаюсь в какой-то мере противостоять всесилию времени. Засим приступаю к изложению основной части работы, но предупреждаю, что и далее  возможны определенные отступления от заявленной темы роли журнала в моей судьбе. Так я оправдываю обещанный субъективизм.

***

Наивно думать, что философию и ее тысячелетнюю способность задавать вопросы по поводу всего сущего со всех сторон не  обдували идейные ветры истории. И не только идейные, но и, конечно, ветры политических и иных страстей. Мой нежно любимый журнал «Вопросы философии», разумеется, в стороне от этого остаться не мог и в разные времена должен был отвечать на разные вызовы времени. В то время, когда я в нем трудился, он был весьма авторитетным печатным изданием, отмеченным знаком определенного свободомыслия.  Все же философия – это скрижаль для начертания заповедей и точильный камень ума и состояться в этом качестве может только, если она свободна в  смыслообразовании и смыслодвижении. К счастью, волны универсальной эволюции несли с собой новые степени политических свобод и расширение сферы допустимой свободы мысли.  Во времена, когда журнал наиболее ярко отразился в моей биографии, которые я сейчас (и всегда) с теплотой вспоминаю, он был инструментом идеологического воздействия, что, как я отмечал, не всегда надо оценивать негативно. В дополнение к этому замечу, что идеологии бывают разные, среди них весьма полезные, которые объединяют в идеологию идею и логику в науке или культуре.  Замечу, что идею, лишенную логики,  должен оценивать не методолог и любитель мудрости, а специалист по психиатрии.

Сегодня приказал долго жить принцип партийности в философии, но и  тогда, когда он был в расцвете, то кроме указания следовать марксизму-ленинизму, а общественному сознанию и сущности человека подчиняться общественным отношениям он  рекомендовал весьма полезную, здравую философскую стратегию в научном исследовании. Философия рекомендовала следовать древнему убеждению в существовании изначальной гармонии мира, которую надлежит открывать средствами познания. Убеждение в гармонии мира живет и сегодня, несмотря на сюрпризы вроде Вселенной, стянутой в одну энергетическую точку, Большой Взрыв, «инфляцию», квантование пространства и времени,  «суперструны»-колебания на «расстояниях» меньше квантовых, рождающих все многообразие микромира, возможность Вселенной с отрицательным направлением времени, где следствие предшествует причине, и иных плодов совместного воображения физиков и математиков. Так что в реальном научном исследовании наш принцип просто фиксировал и повторял методологию научного познания.

Еще принцип учил, что наиболее плодотворно развиваться философия может только во взаимодействии с наукой и культурой. Хотя философия имеет, конечно, большой внутренний ресурс, ей не следует отказываться от стремления задавать вопросы всему сущему, используя возможности науки и культуры. Такие убеждения исповедовали я и коллеги, когда я работал в журнале. Там печатались, как теперь говорят, эксклюзивные материалы выдающихся математиков, генетиков и кибернетиков, физиков и астрофизиков, литераторов, театральных и кинорежиссеров – все они весьма известные люди.

Однажды, когда исполнилось 60 лет со времени рождения журнала, мне было предложено поделиться воспоминаниями о работе в редакции, что я тогда и проделал. Позднее я рассказал читателям о том, какое впечатление произвел на меня изданный в связи с юбилеем журнала сборник его лучших статей «Философия, наука, культура» (М., 2008). Поразительно, но большинство из них и сегодня не утратило актуальности и представляет не только историческую ценность. С той поры многое утекло в вечность. Мне сильно повезло в том, что молодость своей интеллектуальной жизни я отмечал в кругу своих замечательных коллег,  каждого из которых я хотел бы назвать своим другом, у каждого из которых мне было чему поучиться. Они мои учителя и наставники. За недостатком места не буду о них рассказывать, все они присутствуют в моей статье о журнале (ВФ, 2007, № 9).

Журнал, как уже отмечалось, был местом  свободомыслия. Хотя бы относительного и в определенных границах. Когда я попал на работу в журнал, партией управлял звездолюбивый, «дорогой Леонид Ильич», а страна погружалась в болото «застоя». Так была названа вялость официальной идейной и политической жизни, однако ничего застойного в среде моих друзей и соратников не наблюдалось. Наши идеологические задания сводились к обязанности цитировать речи генсека и писать «передовые статьи», разъясняющие его речи. За эти статьи хорошо платили, а мы, не смущаясь,  писали, ибо знали, что надо обладать сверхъестественным любопытством, чтобы читать подобную чепуху, а в этом нашего читателя подозревать мы не могли.  

В настоящей идейной жизни моих коллег по журналу присутствовали, конечно, не речи Брежнева. В ней присутствовала серьезная гуманитарная наука и культура и светились имена  мирового значения. Сейчас я с благодарностью вспоминаю тех, кто оказывал существенное влияние на гуманитарную мысль того времени (надеюсь, оказывают и поныне). Назову лишь некоторых, из разных областей знания. Это физиолог П.К. Анохин, специалист по психологии социального познания (руководитель моей дипломной работы) Г.М. Андреева, психологи Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, культурологи и историки культуры М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман, А.Ф. Лосев, Д.С. Лихачев, литературовед и писатель В.Б. Шкловский, историки М.Я. Гефтер, Н.И. Конрад, Е.В. Тарле. Разумеется, в этот ряд следует поместить философа И.Т. Фролова (в то время главного редактора журнала) и автора трудов по многозначной логике, писателя-публициста, социолога, художника и поэта А.А. Зиновьева. Список можно продолжить, перечисляя лингвистов, логиков, философов,  но уже и без того понятно, какие звезды светили тогда гуманитарному познанию. Все они были либо авторами, либо героями журнальных публикаций.

К тому же гуманитарные тексты писали не  только гуманитарии, но представители точных наук.  То, что они тогда нам писали, позднее оформлялось в книги.  «Об атеизме, религии и светском гуманизме» (М., 2008) размышлял  Нобелевский лауреат, физик В.Л. Гинзбург.  Его друг, физик академик Е.Л. Фейнберг изучал «Две культуры (интуиция и логика в науке и искусстве)» (Фрязино: Век-2, 2004). Евгений Львович Фейнберг, брат известного пушкиниста, был человеком широкой гуманитарной культуры. Я познакомился с ним в редакции журнала, куда он принес статью о роли интуиции в доказательстве,  затем наше знакомство продолжалось и за ее пределами, к большой чести для меня. Часто вспоминаю этого незаурядного ученого,  храню и читаю подаренную им книгу «Кибернетика, логика, искусство» (М.,1981)  Книга содержит весьма глубокие суждения по истории познания,  философии науки и искусства. На просьбу о публикации откликались и другие выдающиеся представители науки. Например, Я.Б. Зельдович. Всех этих славных людей я вспомнил, потому что считаю их оказавшими влияние на формирование моей личности. Правда, объявив себя идейным наследником этих и других названных замечательных учителей,  я  вынужден признаться в собственной  нескромности.  Может быть, в ваших глазах меня спасет то, что считаю себя не лучшим учеником.

Однажды в середине восьмидесятых годов сын А.Ф. Иоффе принес для публикации большую статью о самоорганизации и диссипативных процессах зарубежного ученого, Нобелевского лауреата Ильи Романовича (Илии Рувимовича) Пригожина. Статью журнал опубликовал, и это была, похоже, первая большая публикация Пригожина на Родине. Пригожин приезжает в Москву, выступает с докладом в МГУ о синергетике и возможных судьбах Вселенной. Я слушал этот доклад и читал надпись Пригожина на памятной стене: «Время предшествует бытию», с чем согласны не все современные физики. В связи с явлением народу Пригожина отмечу, что иногда  в общественном сознании и в движении истории объединяются весьма отдаленные феномены. Так, вскоре после того, как он появился на горизонте советской истории, в среде широких кругов пишущей интеллигенции (1988 - 1989 гг.) начинаются «научные» разговоры, и можно прочитать о синергии, бифуркации, о неизбежном рождении порядка из хаоса и  необходимой новой самоорганизации общества. Мы читаем об управляющей, «невидимой руке рынка», о движении страны к свободе и светлому рыночному будущему. Во всей этой истории меня занимает еще и то, как  иногда в фантазиях и в сознании людей положения строгой науки могут причудливым образом перетекать в политические умонастроения. Хотя в основании последних, надо думать, лежат, конечно, имущественные отношения  и политическая власть.

Теперь расскажу о радости общения. По обычаю того времени и по молодости наших лет оно сопровождалась распитием «менделеевки», которую приносили благодарные авторы статей и гости журнала, или той, что была в наличии у членов нашего дружного коллектива, но я не буду задерживать на этом внимание читателя.  Наш журнал был, конечно, не единственным  островом свободомыслия в океане жизни, но он был весьма удобным местом для общения,  обмена информацией и обсуждения новостей культуры, в том числе из нелегальных источников. Критикой власти мы не занимались, с ней было все ясно и поэтому совсем не интересно. Читали и обсуждали мы литературу «тамиздата», которую поставлял в основном любознательный Владимир Кантор. Но это тема специального разговора, немного об этом я недавно писал в журнале, в связи с обращением к его творчеству. Тему я вижу в русле «радости общения».

В материальном отношении, в денежном эквиваленте мы имели вполне заурядное бытие, однако сознание моих друзей и знакомых по журналу я бы не рискнул назвать заурядным. Жили мы не богато, но ведь   потребление товаров и услуг не было для нас высшей ценностью. Сегодня человечество является  заложником идеологии неограниченного потребления, прежде всего со стороны мировых элит.  Потребление, несомненно, является благом, дарованным человеку природой и собственной сообразительностью. Вместе с тем оно  несет в себе экологические и иные угрозы, которые упорно не желают замечать и принимать конструктивных решений даже такие спасательные организации, как ООН и Совет Безопасности. Они созданы для решения других задач, якобы более важных. Похоже, глобальным поведением народов управляет не Ноосфера Тейяра де Шардена и В.И. Вернадского,  не Коллективный разум академика Н.Н. Моисеева, а противоречия государственных интересов, «монетаризм» и алчность правящих элит.

Сегодня, возвращаясь к своей работе в журнале, призываю не обвинять меня и  моих коллег  в опасных злоупотреблениях  потреблением, правда, это вряд ли кому-нибудь придет в голову. Но, если серьезно, то мы  считали свой уровень жизни вполне достойным. Более того, мы были тогдашним «средним классом» и проводником демократии.   Наши наследники, конечно, не средний класс, но в остальном не сильно от нас отличаются. Как и предшественники, они являются критическим инструментом демократии. Возможно, они больше знают и стали умнее нас,  но едва ли  стали намного богаче в имущественном отношении.

Выше я называл некоторых творцов культуры, которые нашли отражение в жизни журнала и в моей биографии. К духовным ценностям мы приобщались, даже старались творить определенные культурные смыслы, но такая возможность появилась не сразу. Это стремление накладывалось и во многом определялось весьма непростой историей, которую переживала страна, начиная с Октября  1917 г.

Создание журнала «Вопросы философии» во многом было шагом на пути к свободе мысли и к свободе творчества. Встав однажды на этот путь, журнал,  по моему убеждению, в своих главных ориентирах никогда с него не сворачивал. Таким он предстал в моей судьбе и таким поныне пребывает в моей памяти.

***

В этом году журналу исполняется 70 лет. «Свершился дней круговорот»,- еще раз предлагаю вспомнить поэта-символиста Александра Блока и его стих, с которого начался мой разговор с читателем. Сегодня мысленно я возвращаю прошедшее, не прибегая ко лжи (Блок), но используя силу. Силу воображения, полагаю. Ближе к началу статьи я говорил о том, что философию постоянно обдувают идейные ветры истории. Это мягко сказано. За 70 лет слугу и соратника философии – журнал ‒ раскачивали многие шторма и далеко не только идейные. Исчезали политические режимы, менялись господствующие формы собственности. Одна, созданная на века конституция, сменяла другую, с тем же сроком действия. Неизменным оставалось только традиционно русское  неуважение к закону и склонность к радикальным решениям. Апофеозом радикализма стал развал державы, который совершили с «вершины политического ума» честолюбивые тогдашние «демократы» и «либералы», одержимые жаждой власти и собственности. Главный из них уже навек упокоился и  о нем  по христианской традиции надо говорить либо хорошо, либо ничего. Поэтому умолкаю. Вспоминаю все эти зигзаги отечественной судьбы, чтобы еще раз подчеркнуть жизнестойкость философии и журнала, его способность в самых непростых обстоятельствах  служить морали, познанию и Истине.

Нам надлежит восстанавливать былой международный статус страны, что сегодня с большим трудом происходит при большом сопротивлении многих наших зарубежных «партнеров» по глобализму. Убежден, что по этому поводу есть что сказать высоко ценимому мною журналу. В этой задаче есть место и для его усилий. Я поздравляю своих коллег с юбилеем. Силой воображения слушаю своих древних учителей: «Вино и музыка веселят сердце, но лучше того и другого – любовь к мудрости» (Сирах 40: 18). Все замыкается на любви к мудрости. Попробуем обнаружить в мудрости некий символический смысл. Смысл того, зачем мы явились в этот нестабильный мир синергии и бифуркаций.

На этом завершаю свои субъективные заметки о том, какую реальность сохранила моя память, как она отразилась в моей экзистенции, и какую роль сыграл в этом журнал и моя работа в журнале. В моем субъективном (ненаучном) исчислении 70 лет – это целая эпоха или важный исторический период, во всяком случае. Философия социального времени учит, что каждое время несет с собой свои плюсы и минусы. В заключение хочу выразить надежду, что журнал больше работал на плюсы, а автор этих правдивых строк оказывал ему в этом посильную помощь.

Журнал выдержал испытание временем.

Хотелось бы встретиться на следующем подобном юбилее.